Липяги. Из записок сельского учителя

Был вечер; солнце уже село, становилось прохладно. Хима продрогла. Надо было бы сходить в избу за ватником, но вставать Химе не хотелось, и она продолжала сидеть.

Хима ждала мужа и, сидя на завалинке, то и дело поглядывала на увал Морозкина лога, откуда должен появиться Борис.

Что-то долго не идет он.

Химе наскучило глядеть на голую пажу, и она невольно стала наблюдать за соседкой.

Ждать Бориса — скучное, каждодневное ее занятие по вечерам, а соседство было для нее внове, и теперь Хима все чаще наблюдала за чужими людьми.

Всю жизнь Хима прожила без соседей. Избенка ее стояла одиноко, на отшибе. И с одной стороны пустырь, и с другой. А вот под старость бог послал соседей. Жизнь ее нисколько не изменилась от этого, разве что шумливее на поляне стало.

Бирдюка, своего теперешнего соседа, Хима знала немного, а его новую жену и видеть близко не видывала. Хима ни разу не была у соседей. Она и на «помочи» к Бирдюку не ходила, хотя бабы звали ее, и, когда новоселье праздновали, сам Бирдюк приходил, звал, а они с Борисом не пошли. Непривычны ходить по гостям.

Они не пошли, и молодая Бирдючиха, как поселилась, ни разу не наведалась к Химе. Так и жили: рядышком, а совсем не зная друг друга.

Хима не имела особого интереса к семье Бирдюка. Она и теперь наблюдала за соседкой просто так, от нечего делать, как она наблюдала бы за полетом птицы или еще за чем.

Молодая Бирдючиха снимала белье. Посаженные Бирдюком ракиты еще не успели вырасти, а белье-то надо на что-то вешать! Кузнец врыл с проулка четыре столба и натянул на них веревки. Не было такого дня, чтобы на этих веревках не сушилось чего-либо. Хима долгое время была уверена, что молодая Бирдючиха нарочно вывешивает белье на веревки, чтобы похвастаться, как много у нее всяких тряпок. Хима думала так потому, что у нее не было детей. Она не знала, что значит пятеро ребят, какие они все мазурики. Хоть весь день, с утра до вечера, не отходи от корыта — стирай да стирай, все равно не успеешь их обстирывать.

И еще Хима думала так потому, что сама страсть как любила похвастаться.

Случись, купит ей Борис обнову — юбку или платок какой-нибудь, — она места себе не находит, носится с этим платком, как курица с яйцом. Она никогда не подождет до праздника, чтобы надеть обнову, а сразу же напялит на себя и ходит по полянке возле дома. И ходит Хима до тех пор, пока какая-нибудь баба не заметит на ней новый платок и не удивится:

— И-и, Хима, какой платок-то на тебе нарядный! Никак, новый?

— Новый! Новый! — затараторит в ответ Хима. — Борис подарил… Премию ему дали. Он просто задарил меня подарками.

Что-что, а похвастаться Хима любила.

Недавно был такой случай. О нем, правда, и рассказывать как-то неудобно, но, как говорится, из песни слова не выкинешь.

Ходит перед избой Хима (а летом дело было), одета Хима в свой обычный наряд: черная юбка на ней, в которой и теперь она, и кофта легкая, клетчатая. Никакой будто обновы на ней. А ведет себя как-то странно. Крапиву зачем-то вздумала рвать — нагибается так, что и сказать нельзя. Корову Хима всегда доила в сенцах, чтобы не доглядел кто, много ли дает молока ее Красавка. А тут вывела корову на поляну, скамеечку вынесла, и когда садилась на нее, то задрала юбку выше колен. Мало того, сдвинула ее наперед, словно фартук, да и сидела так все время, пока доила.

Представьте себе состояние Химы: и на этот раз никто из соседок не обратил на нее внимания! Лето — все бабы ни свет ни заря в поле ушли, некому подглядывать было.

А обнова на Химе все-таки была! И глупой бабе не терпелось похвастаться. Ничем Хима заняться не может, пока обнову ее кто-либо не похвалит. На радость свою, она вдруг увидала, что у колодца берут воду бабка Лукерья и Таня Виляла. Хима схватила ведра — и к колодцу. Но пока бежала, они, наговорившись, взяли коромысла на плечи и пошли.

С досады Хима чуть не разревелась. Уж очень ей хотелось, чтобы Таня Виляла увидала обнову. Тогда весь порядок бы знал о Борисовом подарке.

Расстроенная неудачей, Хима начала доставать воду. Тут, на ее счастье, к колодцу подошел дед Печенов. Не перед Вилялой, так хоть перед Печеновым похвалиться! Доставая бадейку из колодца, Хима перегнулась так, что стали видны… рейтузы. Новые, сиреневого цвета. Да не какие-нибудь, не трикотажные, скопинской фабрики «Красная заря», а байковые, с начесом!

Очутись на месте деда Печенова, скажем, Авданя, он сразу бы заметил Химину обнову. Покрутив молодцевато усы, Авданя сказал бы: «Хо-хо! Где это ты, Хима, отхватила такие шаровары?» И тут-то Хима, к радости своей, все ему бы и выложила: про Борисову премию и про подарки. И еще Хима сказала бы, что вот, мол у Авданькиной Прасковьи нет таких рейтузов и вообще ни у одной липяговской бабы нет таких, а ей, Химе, муж купил! По-тому купил, что он любит ее, обхаживает ее, как голубь голубку…