Липяги. Из записок сельского учителя

— В общем, хватит об этом! — сказал Алексей Иванович нарочито бодрым голосом. — У меня есть более приятная новость: правление выделило школьной бригаде участок. Поскольку мы собрались, я предлагаю по данному поводу устроить небольшое торжество. Надя! У нас есть что-нибудь обогревательное?

Мы переглянулись с Надеждой Григорьевной и снова стали уговаривать, что ему надо лечь и принять сердечное. Алексей Иванович и слушать о том не хотел. Пришлось сделать вид, что мы все обрадованы сообщенной им новостью. Я принялся помогать Надежде Григорьевне, хлопотавшей на кухне; дед Печенов носил посуду с кухни в комнату; зоотехник «сервировал» стол. Мы стремились свести дело к одному чаю, но Алексей Иванович потребовал настойки и сам выпил толику за компанию.

Никогда еще Алексей Иванович не был так хорош, как в тот вечер. После закуски, за чаем, разговор зашел об истории земледелия. Больше всех говорил хозяин. Гости в основном слушали. Алексей Иванович говорил об интересных вещах. Некоторые его мысли поразили меня. Он говорил, что история земледелия в наших местах насчитывает десятки веков. Это подтверждается археологическими находками. В раскопках древних городищ по Оке и Проне найдены хорошо сохранившиеся зерна злаков, зернотерки, сосуды для хранения зерна. Веками люди рыхлят, распыляя, землю. Еще на нашей памяти, говорил Алексей Иванович, отцы и деды пахали деревянной сохой, жали хлеб серпом. Мы заменили соху трактором, серп — комбайном. Теперь мы кричим, что произвели переворот в земледелии. Ничего подобного! Просто отцы и деды наши грабили землю щепоткой, а мы продолжаем грабить ее пригоршнями. Тракторы углубили пахотный слой, следовательно, увеличили эрозию. Комбайны стригут стебли злаков до самой земли, и мы увозим солому, как и зерно, черт знает куда. Во всяком случае мы не возвращаем естественные остатки в поле, как делал это крестьянин в своем хозяйстве. Создав новые, индустриальные способы ограбления земли, говорил он, мы не позаботились о создании столь же производительных, индустриальных способов компенсации, то есть внесении удобрений. Этим грубо нарушили естественную цепь, созданную природой…

Алексей Иванович был в ударе. Никогда б не подумал, что он так красноречив. Мы слушали его не перебивая. Дед Печенов не нюхал своего зелья; зоотехник, любивший выпить лишнюю рюмку, не допил и первой — настолько все были увлечены тем, что говорил агроном.

— В отношениях человека с природой, — продолжал Алексей Иванович, — должен соблюдаться один закон: сколько взял — столько и отдай. Мы из года в год нарушаем его. Мы брали пригоршнями, а возвращали щепотками. Настала пора рассчитываться за рапорты побед! Между тем индустриальный метод компенсации взятого у земли есть. Это — минеральные удобрения… Сухарников прав был. Ох, как прав! А мы не правы… И Требор… От нашей бедности. Хотели брать пригоршнями… Думали: земля вечно будет давать. А вышло… Сегодня украл, завтра украл… А на третий раз — и нечего красть. В природе все закономерно. Виноват. Не перед людьми — перед землей виноват Я вот тут написал…

Алексей Иванович встал из-за стола и подошел к книжной полке, где поверх книг лежали его бумаги. Протянув руку к бумагам, Алексей Иванович пошатнулся; еще раз сказал: «Виноват!» — сделал шаг к постели — и упал, не дойдя до нее.

7

Мы не отходили от него всю ночь, пока не приехал врач. Утром я едва держался на ногах. Однако уроки вел, как всегда. Трудная была весна. Приближались экзамены, а с ними — и новые заботы. Весь день я проводил в школе, а вечером спешил к агроному.

Алексей Иванович понемногу приходил в себя. У него оказалась парализованной правая сторона тела. Он не мог пошевелить ни ногой, ни рукой; долгое время не говорил, а только мычал что-то нечленораздельное. Недели через две речь стала восстанавливаться. Однако, чтобы не переутомлять его, с ним мало разговаривали. Старались больше читать ему. Он сам просил. Он просил, чтобы ему читали газеты. Но по тайному уговору с Надеждой Григорьевной все газеты из дому были изъяты. Это, конечно, жестоко — не выполнять желаний больного человека, но нам казалось, что мы тем самым сохраняем его спокойствие. Не тут-то было! Алексей Иванович каким-то образом все равно узнавал газетные новости. Видимо, кто-нибудь из посещавших его — либо дед Печенов, либо зоотехник — рассказывали.

Вот лежит он: уже поздно; солнце зашло, и на столике, возле которого я сижу, горит лампа. Я читаю ему книгу Иловайского «История Рязанского княжества». Вдруг Алексей Иванович делает усилие и, хотя ему совершенно нельзя поворачиваться, наклоняется и подает знак рукой, чтобы я остановился.

— А на Кубе, — говорит он, — каждый год дефицит хлеба сто миллионов пудов.

— Да, — соглашаюсь я, озадаченный неожиданным ходом его мысли: от истории Рязанского княжества — к истории Кубы.

— Когда-то этот дефицит покрывала Канада, а теперь хлеб Кубе должны давать мы.

— Да. В обмен на сахар.

— В обмен на сахар — Кубе, — говорит Алексей Иванович. — Просто, без всякого обмена… Н-да… хлеба надо много.