Липяги. Из записок сельского учителя

Почему? Как-то до этого я не задумывался. А вот повстречал деда Печенова, поговорил с ним и никак не могу отделаться от мысли — прав старик: жизнь заставила. Может, в других селах по-иному было, а в Липягах во всем притесняли мужика, чтобы он не водил в хозяйстве своей скотины. Сначала распахали все луга. Некуда стало выгнать весной коров. Бабы на сорняки переключились. Сколько они перетаскали их на своих плечах! Но вскоре и сор в полях запретили рвать. Про мочевину, про то, что корм из воздуха получать можно, мужики в то время не слыхали. Если бы они услыхали, то мигом научились добывать корм и из воздуха! Это точно. Это ведь напраслину соседи возвели на наших липяговцев, что они, мол, ленивы да ко всяким разным новшествам неспособны. Может, в старое-то время оно так и было, ну а теперь наш мужик стал изобретательнее иного профессора.

Взять, скажем, все тот же случай со свиньями. Приказал председатель сдирать со свиней кожу, припугнул штрафом, сказал, что есть ветчину с кожей это варварство, что кожа на сапоги нужна, что датчане и шведы давно уже сало без кожи едят… Мужики слушали, чесали головы: «То ж датчане и шведы! А русскому ветчина без кожицы — не ветчина!» Конечно, штраф или суд — кому такое удовольствие нравится? Но и сало без кожицы не нравится!

Не долго думая, мужики стали палить свиней тайно, в банях. Затопит мужик баню, словно ребят помыть приспичило, а сам не ребят моет, а свинью опаливает. Но начальство про то быстро дозналось: уж очень часто стали бани топить! Накрыли одного, другого — штраф, изъятие и все такое прочее. Одного-другого накрыли, а третий — затылок почесал да и задумался: «А нельзя ли технику к такому делу приспособить?» И вот появляется стригал-ка — машинка такая, наподобие той, какой состригают лохматые чубы с мальчишеских голов. Ничего будто получается, но больно длинная щетина остается. Соседу не понравилось это; он взял, облил тушу свиньи бензином — и чирк! Хорошо б все вышло, если б только баня притом не сгорела.

Мучились так мужики, может, год, а может, и два. Глядел-глядел на это Бирдюк и говорит: «Дурни! Это ж надо делать так…» И притащил мужикам паяльную лампу, Попробовали мужики: эк, красотища! Ни дыму, ни шума. Правда, кожица на сале получается не такая румяная, нежная, как при паленье на костре, но не беда!

Дед поначалу опасался паяльной лампы, думал, что сало будет пахнуть бензином. Но потом взял лампу, попробовал — ничего, не пахнет. И хотя до этого Андрей Максимович и в глаза не видал эту самую лампу — он освоился с нею в два счета.

Однако и техника не долго спасала. Начальство взяло сумленье: как же это так — свиньи есть в Липягах, а кожи мужики не сдают? Нагрянула перепись. Каждую овцу, ягненка и цыпленка взяли на карандаш. Да не как-нибудь, а под копирку: один экз. — местному председателю; другой экз. — в район; а третий экз. — еще выше, в план. Ну, а уж раз в план попало, то тут не отвертишься! И овчину, и мясо, и яйца, и молоко, и пух с курицы, и шкуру со свиньи — все в заготовку неси.

Дед кряхтел; мать каждое утро бегала с четвертью на село — сдавать молоко в заготовку; отец, глядя на них, ухмылялся: «Ага! Прижали! Небось перевоспитаем вас. Выколотим из вас частническую спесь! Сами ото всего откажетесь!»

И верно: стали мало-помалу отказываться.

Подросли ребята: можно и без молока обойтись. Комолку продали.

Овец — сколько их не держи — никакого проку: все — и шерсть, и мясо, и овчину — сдай в заготовку. «Ну их! Только одна сырость от ягнят в избе!» — ожесточилась мать. Свинья да десяток кур — вот вся живность, которая осталась в конце концов у нас в личном хозяйстве. И то: свиньи водились недолго, пока жив был дед. А как не стало Андрея Максимовича, то и с поросенком случилась незадача. Покупали его — с виду ничего будто: длинный, белый. Но, как назло, лето трудное случилось — к петровке и картошка подобралась. Кормили поросенка чем бог послал: свекольной ботвой, очистками, сором. Голодный он весь день. Визжит, орет — на двор страшно выйти. Подрос он немного, и невмоготу ему стало ждать, когда бабы бросят в закуток очередную порцию свекольной ботвы или очисток. Он сам стал выпрыгивать из закутка. Выпрыгнет из хлева во двор — и хвать что попало: цыпленок попался — так цыпленка, курица — так курицу: распотрошит ее и съест. Бабы взмолились, — отец нарастил закуток. Но через неделю поросенок и эту высоту одолел. Отец приладил еще несколько досок — и снова та же история: поросенок по двору гуляет, а двух кур нет. Ведь вот до чего наловчился — двухметровую высоту преодолевал. Разбежится, уцепится передними копытами, подтянется — и прыг! И злой — как все равно собака, с цепи сорвавшаяся. Того и гляди, на человека бросится.