Липяги. Из записок сельского учителя

— Берут. Договорился уже. Слесарем по подъему тяжестей в депо. Где деталь тяжелую поднять, где подсобить кому. Заместо малой механизации. Понимаете?

— Да-а…

Ванчо показалось, что я удручен тем, какая нелегкая работа ожидает его в будущем. Он поспешил успокоить меня.

— Ничего, Андрей Васильч! — бодро сказал Ванчо. — Это ж все-таки электровозы. Новый век. Вы должны быть рады: все время с полиспастами буду возиться, может, наконец одолею.

— Конечно.

— Все учителя — я понимаю — рады. Избавились от главного двоечника. Но вы, Андрей Васильч, должны вдвойне радоваться: с вашим предметом я не расстаюсь.

Мы помолчали.

И тут вдруг меня осенило.

— Послушай, Ванчо! — От неожиданности я взял даже его за руку. — Сделай мне последнее одолжение. Нюрка Сапожкова ко мне приходила. Просила цыплятам головы отрубить. Ты как — не мог бы?

— А че ж! Можно… — В глазах Каурова засветились огоньки.

— Они у нее в кошелке сидят. Только заскочить на минутку, и…

— Да что вы меня агитируете, Андрей Васильч! Сказал— раз плюнуть. Не то цыплятам — хоть и самой Нюрке оттяпаю. Когда прийти?

— Завтра утром просила.

— Завтра не могу. Завтра мне ж за паспортом ехать.

«Вот незадача! — На лбу у меня выступила испарина. — Неужели все-таки самому придется?»

— Долго ли это дело! — сказал я, не выказывая своего волнения. — У нее и есть-то их пяток какой. Поотрубаешь, а там возьмешь мой велосипед и поедешь.

— Если так, то и завтра можно, — согласился Ванчо. — Топор-то найдется у нее или свой захватить?

— Топор найдем.

— Хорошо. Значит, до завтра! — Ванчо засунул руки в карманы брюк и, держа тощенькую книжицу под мышкой, пошел к двери.

Кауров был весел. Он даже что-то насвистывал про себя. А мне, когда я глядел ему вслед, было отчего-то грустно…

8

Нина, конечно, тотчас же уловила мое настроение. Едва я оказался в учительской, она подошла ко мне.

— Ты все переживаешь из-за этих цыплят?

— Нет, я уже перепоручил это дело.

— Кому?

— Каурову.

— И он согласился?

— С великой охотой.

— А чего ж ты переживаешь?

— Именно то и переживаю, что Ванчо так быстро согласился.

— Я понимаю тебя, — сказала Нина. — Сама все про пеструху думаю. Что ж, так и не продали ее?

— Понятно, не продали. Как услышал борщевский мужик: «бодливая» — деньги обратно завернул в кушак— и поминай как звали. Дед на бабку драться. Но бабка осадила его. Бабка наша была женщина крупная, здоровенная. Чуть ли не вдвое выше деда. Кулаки у нее потяжелее бирдюковской кувалды. Если уж она отвесит оплеуху, то с одного ее удара от деда мокрого места не останется. Видно, только по этой причине бабка и вернулась домой жива-невредима… Дед, конечно, заупрямился, — продолжал я. — Не поеду, мол, больше продавать брухучку! Но корова решительно никому не давала житья. Всему порядку доставалось. Дед не мог смириться с такой животиной. В первое же воскресенье он снова повел ее на базар.

Ну и помучился же Андрей Максимович с этой коровой! Не было в округе такого базара и ярмарки, куда бы он ее не водил: и в Горлово, и в Клекотки, и в Лебедянь, и в Скопин… Никто не хотел брать брухучку, — видать, заприметили. Даже перекупщики отмахивались. Так и пришлось отвести ее в «Заготскот», благо весу она была подходящего.

— А после нее-то были коровы?

— Ну как же — были! Только с тех пор дед уже никогда не брал с собой на базар бабку. Бывало, зайдет разговор про ярмарку, — что продать, что купить, — и бабка засобирается. Дед отмахнется от нее: «И не собирайся — не возьму! Опять секретничать начнешь с покупательницей. «И-и, родненькая… как перед богом — всем корова хороша, бодлива тольки…» — передразнит ее дед.

Ванчо, к моему удивлению, был точен. Еще не было и восьми, а мы с ним уже шли в конец Хуторов, к дому Нюрки Сохи.

— А ты когда-нибудь раньше рубил цыплят? — спросил я у Каурова.

— Нет. А что? Вы думаете, не справлюсь?

— Просто это не очень приятное дело. К нему привыкнуть надо.

— Откуда я мог привыкнуть? — удивился Ванчо. — У матери нет никакого хозяйства. Даже куры не водятся. Она все на ферме пропадает.

— И овец у вас нет?

— Нет.

— Ну, а как же — если щей захочется с мясом?

— Врачи уверяют, что мясо есть вредно, — отшутился Кауров.

Мы помолчали.

— Только ты, Ванчо, не подведи меня, — попросил я своего бывшего ученика.

— Не беспокойтесь, Андрей Васильч! — отвечал он. — Меня всегда бабы соседские просят — кошку ли старую в расход пустить… или там щенята у кого окажутся лишние…

— Понятно! — сказал я, опасаясь, что Ванчо перейдет к деталям.

Но Кауров, видно, понял, что детали меня не интересуют, и он замолк. Так, молча, мы дошли до самой Нюркиной избы.

Изба у трактористки старая, крохотные оконца осели от времени до самой земли. Я стукнул щеколдой и первым вошел в темные сенцы. Дверь на двор была открыта настежь. Я поглядел туда — посреди двора стояла плетенка с небрежно откинутой дерюжкой; рядом, на слегка припорошенной первым снежком земле, стоял пенек с воткнутым в него топором.

— Кто тут? — Нюра выглянула из избы.

— Это я, Анна Степановна. Вот пришли, как обещал…

— A-а… Проходите, проходите… — говорила Нюрка, вытирая руки о фартук.