Липяги. Из записок сельского учителя

— Конечно, сделан большой шаг вперед, — заговорил, стараясь идти в ногу, Ронжин. — И цены закупочные повышены, и планирование снизу. Но все-таки не это главное. Главное: стабильный план заготовок… Именно здесь, в политике заготовок… вернее, в политике закупок — корень всех бед и основа успехов. Ленин очень хорошо понимал это. Стабильность, план на определенный период — это замечательно! Но… при одном условии…

— А именно?

— Если б не было тут лазейки для злоупотреблений, — сказал Василий Кузьмич и пристально поглядел на меня, как бы раздумывая над тем, а можно ли мне доверить свои сокровенные мысли? — Раз уж пошли на это, — тут же продолжал он, — то надо бы решиться провести эту линию до конца. Надо было ясно сказать мужику: план есть план. Выполни его — и все! Никаких к тебе претензий. А всем остальным распоряжается общее собрание колхозников. Захотят колхозники продать излишки государству — хорошо. Постановят: оставить в хозяйстве на откорм скота — отлично. Вздумают на рынок везти — пусть!

«Эге! — подумал я. — Видимо, возврат к земле пошел на пользу Василию Кузьмичу. Если б почаще поступали так с нашим районным начальством, то, глядишь, со временем у нас было бы меньше длинных речей, а больше хороших дел».

— А ну как общее собрание постановит распределить все остатки хлеба на трудодни? — спросил я. — Тогда что?

Ронжин задумался. Лицо у Василия Кузьмича было обветренное, гладкое, без каких-либо болезненных морщин. И то: на свежем воздухе весь день человек — это не в кабинете сидеть!

— На трудодни — говорите?! — горячо отозвался Василий Кузьмич. — Великолепно! Теперь нас этим не испугаешь. Теперь небось хлеб по ямам прятать да гноить, как кулаки, никто не будет. Излишек хлеба у колхозников, глядишь, через год-другой обернулся бы он излишком мяса и молока. Обернулся бы оживлением наших рынков! А то ведь теперь жалость одна смотреть на пустые прилавки. На прилавки и на городки, подобные нашему Скопину. Они в прошлом только тем и жили: ярмарками и рынками. Игрушки, гончары, местные наряды — все вымерло, как только не стало ярмарок…

Было тепло. Василий Кузьмич снял с себя картуз и распахнул полы плаща. Ветер дул нам в спину, и, как только Ронжин распахнул плащ, полы его затрепетали, как крылья.

На рубеже, по которому мы шли, еще лежал кое-где снег, а поля вокруг были уже черны. Прямо перед нами, невидимый из-за солнца, висел в поднебесье жаворонок. Трель его сыпалась беспрерывно — то снижаясь до самой земли, то затихая в высоте.

Ронжин остановился и, прикрыв ладонью глаза, по< стоял, стараясь отыскать жаворонка.

— Ишь, шельмец! — восторженно сказал Василий Кузьмич. — Поет себе — и никаких ему сверхплановых установок…

— А откуда мы знаем: может, он как раз сверх плана и поет? — пошутил я. — Весна-то ранняя…

— Ну нет! — заулыбался Ронжин и, так и не обнаружив жаворонка, снова пошел вперед. — У них, к счастью, такого не бывает. Не хватает нам, чтобы и птицы пели бы по плану!.. Утром, перед началом работы, разговорился с бабами. Ну как, мол, бабы, жизнь-то? А они: вот придет осень — тогда поглядим, как она… Ведь и раньше случалось: весной-то все хорошие песни поют — и планирование снизу, и свободная закупка… без принужденья, значит. Да. А как осень приходит, так иные песни: «Вези — и вся недолга!»

— Теперь можно и везти, — заметил я. — Ведь закупочные цены намного приблизились к стоимости фактических затрат.

— «Приблизились», дорогой Андрей Васильевич, понятие относительное! — возразил Ронжин. — Вот мы с вами приблизились к дубу. Если б мы шли из Яснового, то нам бы казалось, что дуб рядом. Мы могли бы даже сказать, что мы — у дуба. А на самом деле нам еще идти и идти…

4

Василий Кузьмич несколько преувеличивал. Мы и на самом деле были у дуба. Об этой липяговской примечательности я уже как-то рассказывал.

На опушке леса, на отшибе, стоит одинокий дуб. Могучий, развесистый — он виден отовсюду: и из села, и с хворостянской стороны, и из Денежного. По преданию, именно с этого дуба дозорные войска Дмитрия Донского усмотрели на Куликовом поле скопление войск Мамая. Не знаю, насколько верно предание, но точно установлено, что последний перед сражением военный совет Дмитрий Донской проводил в селе Ново-Александрово. А село это вон, в низинке; от рубежа — рукой подать.

Сколько веков стоит на границах липяговских владений этот дуб! Ствол его, ей-ей, верных три обхвата. Лесок, что рос вокруг него, давно уже извели. Соседние с ним дубки и березы повырублены, остались пеньки да кусты. А дуб этот выстоял, хотя и до него было немало охотников.