Липяги. Из записок сельского учителя

Года два так мучилась. А потом упросила Нюрка директора, чтобы он определил ее прицепщицей. Став прицепщицей, она весь день пропадала в поле. Кому там над ней насмехаться? В работе небось не до пересмешек! Разве что тракторист обронит меж делом словечко. Но какой тракторист, а то и тракториста осадить можно.

И надо же было случиться такому: определили Аню прицепщицей к Леше Дееву.

Леша — самый что ни на есть форсистый парень на селе. Высокий, красивый, кудри — волнами, да не какие-нибудь бесцветные, как хоть у того же Пашки Перепела, — а черные, с золотистым отливом. Брови густые, вразлет. Нос тонкий, с горбинкой. Одним словом, видный парень. К тому же и гармонист, каких мало в округе, и песенник.

Деев только что отслужил действительную. В армии служил шофером: большого начальника, с двумя шпалами, на машине возил. Вернулся Леша — вся грудь в значках! Сапожки на нем хромовые, ремень широкий, командирский.

Соскучился Леша «по гражданке», все равно как скворец по весне. День и ночь гуртует с девчатами, женихается. На тихую и носатую Нюрку, которую определили к нему прицепщицей, он и внимания не обращает. Отработает смену — и: «Нюра, почисть, смажь!» А сам смоет с себя пыль-грязь, наденет свою армейскую гимнастерку со всякими там «ГТО» и «ворошиловскими стрелками», гармошку в руки — да и на круг.

Всю ночь, до самой зари, соловьем заливается на селе Лешина гармошка. А наутро — сделает Леша два-три круга, остановит трактор, подзовет к себе Нюрку: «Нюр, ты баранку крутить умеешь?» — «Немного умею, — скажет Нюрка. — Учили в школе». — «Будь другом: сделай кружок без меня, — я подремлю».

Нюрка садится на трактор, а Леша, забрав ватник, зевнет, наблюдая за тем, как она неумело включает скорость. «Ты колесо по меже держи», — скажет он. «Знаю! Иди, дрыхай, гулена!» — отмахивается она. «Чуть что — разбуди»… С этим последним наставлением Леша уходил на лужайку или на рубеж. Постелив на траву ватник, он преспокойненько добирал часик-другой. Отоспавшись, он как ни в чем не бывало сменял Нюрку. При этом Леша в знак благодарности прикладывался губами к ее щеке и говорил ей что-то вроде того, что она — молодчина. «Ну, хорошо. Теперь иди к себе, на прицеп…»

Аня не очень долго сносила его небрежные поцелуи. Как-то он наклонился так же к ней, чтобы чмокнуть ее в щечку, а она — хлоп! — ладонью по его щеке. «Помой губы сначала! — зло сказала Нюрка. — Целуешься ночью со всякими, а потом ко мне лезешь…» Леша, удивленный неожиданным отпором, отпрянул. «А ты, оказывается, того… с характером девка»… — «Я тебе не девка! Ясно?» — повернулась и пошла к плугу, на свое место.

Так года три Леша погуливал, а Нюрка за него работала. Никак Леша не мог успокоиться, найти себе невесту — все женихался. Со всеми липяговскими девчатами перегулял: ни одна не пришлась ему по нраву. Одна говорить по-городскому не умеет, все: «чаво» да «чаво»; другая — целует его не сладко… В минуты отдыха — в обед или вечером, перед сменой — Леша все это Нюрке передавал: какая и как говорит, и как целует. Привирал он безбожно. Но Нюрка принимала каждое его слово на веру. Сначала она посмеивалась, слушая его, а потом раз от раза все злее и злее становилась. Заведет Леша про зазноб своих разговор, а она вспыхнет вся и давай песочить его: «Не парень ты! Хуже иной бабы. Языком, что помелом! Вот расскажу девчатам, что ты про них несешь: никто с тобой гулять не будет»… — «Не сердись, Нюра, — скажет он. — Иди, я тебя поцелую»… — «Только сунься, дьявол! Вот — поцелуешь»… — и она погрозит ему лопаткой, которой чистила лемехи.

Не нашел, значит, Леша себе подруги в Липягах. Начал он наведываться в соседнее село, в Хворостянку. Там у него зазноба теперь объявилась. Лепича, плотника, меньшая дочь. Теперь уж и вовсе вранью Лешиному не было удержу. Как выдалась свободная минута, так Леша за свое: и как сладко целует Лепичиха, и как крепко обнимает его. Нюрка вне себя от зависти! Туман застилает ей глаза, лишь только подумает она, где и как проводит ночи непутевый этот Лешка…

Надо думать, что Леша замечал состояние своей помощницы. Скорее всего бахвальствовал он нарочно, чтобы «подогреть» Нюрку. Но она не хотела оставаться в долгу. Нюрка стала донимать его по-своему. Уйдет он на рубеж спать днем, — а она, вместо того чтобы продолжать пахоту, достанет «Наставление», разберет, как указано в книжке, магнето и сидит, разглядывая и протирая детали. Леша вскочит. «Ты чего?» «Изучаю»… — спокойно ответит она. А раз назло ему такого напахала! В рытвинах сам черт ногу сломает.

Начальство увидело, стало поругивать Лешу. А он, понятно, на Нюрку взъелся: молчит, ничего ей не рассказывает.

Однажды, в пору их размолвки, работали они в ночь: пахали пары за Липяговкой. (Тогда пары еще были в чести.) Был как раз николин день — в Хворостянке престол. Едва стемнело, Леша сбегал на речку, помылся, переоделся; гармошка всегда с ним, в вагончике, была… Взял он гармошку — и пошагал в гору, в соседнее село.

Полночь, а он не идет обратно. Заря занялась, а его все нет и нет.