Липяги. Из записок сельского учителя

И только тут осенило Домну — она, Стулиха, Сережу заколдовала! Как-то, когда ему было немногим больше года, Домна сидела с ним на полянке перед избой. Подошла Федосья и сунула ему в ручонки спичечный коробок. А сама: «О, миленький! Какой ты хороший да кудрявый…» Тьфу, ведьма!

Теперь-то всяк знает, что Стулиха с нечистым связана. Соседа — Петра Лункина — с молодой женой развела. Жил себе Петр тихо, спокойно — не пил, по бабам не шлялся. Только раз в покос сидит он возле избы, в тени ветлы, и квас хлебает. Приходит к нему эта Стулиха, сует ему в руки ветку березы, да и говорит: «Катька Колоскова, — говорит, — привет тебе передавала и вот подарок велела отдать». Взял Петр ветку, да и бросил в репейники; еще и посмеялся над причудами Катьки. А через год — недуманно-негаданно — загулял, забуянил, да так всю зиму: то пьяный явится, жену бьет, то совсем домой глаз не показывает, на селе ночует. А на масленицу запряг сани, побросал в них кое-какую одежонку из сундука — и к Катьке той Колосковой. Из своей избы да в чужой дом! Вот как заворожила…

А тут еще случай. Повздорила Стулиха с другой соседкой; поругались-то так, из-за пустяка, — так она ей в отместку корову заворожила. Не то корову, не то ее самое. Сядет поутру соседка корову доить; до этого все будто ничего. А тут — засыпает, и все. И крестится, и помело ставит рядом, чтоб нечистую силу попужать, — ничто не помогает.

И Сережу она, Стулиха, заворожила!

Домна опять к знахарке. Свинью зарезала, сала с пуд взяла с собой. И снова в Чернаву.

Ворожея Сережу крестиком да водичкой…

Только напрасны были ее старания,

5

Сережа начал собирать коробки с восьми лет, задолго до революции. Сначала ему давали их отец или мать, потом он начал выпрашивать у соседей. Он прятал раздобытые коробки ото всех подальше и мог часами любоваться своей коллекцией.

День ото дня, год от года крепла у него любовь к собиранию коробков. Он стал тайком, не спросясь, уходить на соседние порядки. Его ругали, не разрешая ему попрошайничать. Крутой Михайла, выведенный из себя его непослушанием, пытался даже колотить его.

Ничто не помогало.

И тогда Домна обрядила Сережу в самотканую одежду, расчесала ему русые кудряшки, дала ему в руки мешок — и пошел он вдоль Липягов, от избы к избе, повторяя одно и то же:

— Дяденька, дай Сереже коробоцек!..

Поначалу кое-кто не прочь был и посмеяться над странным побирушкой. Много их в ту пору ходило по Липягам, но ни над кем не смеялись. Те просили хлеба кусок. А тут вдруг появился проситель, который молил не о куске хлеба, а о пустом спичечном коробке…

Малыши, едва завидя его на улице, соберутся ватагой и бегут за ним, кривляясь и поддразнивая: «Сережа, на коробочек!» Сережа оглянется, а озорник влепит ему в спину репейник или сунет в руку под общий хохот осколок разбитой тарелки.

— Не надо смеяться над Сережей, — скажет он в ответ. — Бог накажет…

Любили позабавить себя и мужики, особенно в праздники, когда бывали навеселе. Они зазывали его к столу, давали кусочки сахара, коробки из-под леденцов. Однако Сережа от всего отказывался. Он просил только спичечные коробки. Когда давали ему коробок, он радостно брал его, вертел в руках, рассматривая со всех сторон, и, если коробка была хороша, чмокал от радости языком, говорил «спасибо» и уходил.

Но и над Сережей смеялись недолго. Раз-другой прошел он по селу — и все к нему привыкли. Малыши не бегали за ним гуртом; взрослые не подсовывали ему банок из-под леденцов… Он так часто ходил по селу, что даже собаки заприметили Сережу-коробочника и выделяли его из ряда других попрошаек. Они не лаяли, завидя его, а поджимали хвосты и жалостливо наблюдали за ним, как он, пригнувшись, входил в сенцы.

Вскоре он набрал столько коробков, что они уже не умещались в подпечье. Тогда отец отвел ему угол в риге, и Сережа перетаскал все свое богатство туда. А потом рига и вовсе стала не нужна Михайле — в Липягах организовался колхоз. У большинства мужиков риги сразу же поломали на колхозные фермы. Калистратовскую же ригу оставили, снизойдя к мольбам Сережи-коробочника.

Рано или поздно, но это должно было случиться: ни в одной липяговской избе не осталось пустых коробок из-под спичек. Некоторые бабы из жалости высыпали спички в тряпицу, а новые коробки отдавали коробочнику. Сережа заприметил это и, ни слова не говоря, подался в соседние села. С каждым годом расширял Сережа-коробочник свой «микрорайон». Сказывали, что его встречали в селах и под Веневом, и под Лебедянью, и на Красивой Мечи.

В Липягах не было человека, более одержимого своей идеей, чем Сережа-коробочник. Думаю, что и муравьи уступали ему в трудолюбии. Он ходил по селам в любое время года — и летом, и зимой, и в осеннюю распутицу. Ни дождь, ни вьюга, ни изнуряющий зной — ничто не могло удержать его дома. Он ходил ежедневно. Если бы люди не отдыхали по ночам, а продолжали бы жечь спички, раздувая огни в печах, в лампах и лампадах, он ходил бы и по ночам.