Лис

Вечером в университет прибыли пять флористок из фирмы «Цвет успеха», которые до ночи украшали зал веточками гипсофилы, статицы, гиперикума, а также разноцветными герберами, в завершение закрепив у сцены зеленую, перевитую золотыми ленточками, цифру «8». Во время этих подготовительных работ в зал заглядывали деканы факультетов, начальник охраны, заведующий учебной частью, председатель профкома. Каждый желал удостовериться, что седьмого марта зал окажется в наилучшем праздничном виде.

В день игры перед дверями собралась толпа. Объявления о праздничном турнире, развешенные по университету, взбудоражили всех. Двери открыли за пять минут до начала, и толпа, весело гомоня, хлынула внутрь, заливая проходы и ряды. На скамьях для высоких гостей лежали белые страницы с крупной надписью «V.I.P.». Студента, который присел на край такой скамьи, немедленно согнал Нуанг Кхин. В это мгновение лицо Кхина сделалось страшно, точно маска Ямараджи, бога смерти.

Команды в полной готовности стояли по краям сцены, поминутно выглядывая из кулис. Начало откладывалось: места руководства в зале пустовали. Вскоре там и здесь стали раздаваться аплодисменты, подсказывающие, что терпение публики небезгранично и пора бы уже начинать. Но когда через двадцать минут после объявления начала в зал вошли друг за другом ректор, три проректора, два декана, заведующая учебной частью, главный бухгалтер, а также около десяти заведующих кафедрами, в зале вспыхнула такая овация, словно представление именно в этом дефиле и состояло. Студенты-зрители отчасти хлопали ради смеха, приравнивая начальство к артистам и отмечая долгожданное появление – то есть опоздание, нарушение порядка. Но была в аплодисментах и искренняя радость от того, что праздник, наконец, начинается. Грянула знакомая телевизионная музыка, снова поддержанная дружной овацией, занавес разъехался, и команды вышли на сцену.

Дальше все шло по заведенному порядку – приветствия команд, частушки, комические сценки, конкурс капитанов, викторина.

Как я рад, как я рад,
что я вызван в деканат, —

пел долговязый Юра Принский, и стекла зала дрожали от хохота. После многократных правок в сценарии остались только диетические шутки, которые Алевтина считала не слишком смешными. Но благодарная публика радовалась узнаванию на сцене своих товарищей, их забавным движениям, голосам, выражению лиц, а еще той возбуждающей близости большого числа своих – мальчиков, девочек, – заряжающей энергии праздника, проживаемого притом вместе со взрослыми и в некоторой воображаемой оппозиции к ним. Конечно, финансисты и юристы болели за свои команды, поддерживали их аплодисментами и плакатами, то и дело взметавшимися над рядами. Кто-то из ребят в амфитеатре в знак высшего одобрения засвистел, однако к нему тотчас бросились две методистки, которые знаками и перекошенными лицами показали смельчаку, что такие фокусы на официальном мероприятии недопустимы.

Между конкурсом капитанов и викториной на сцену выпустили Колю Гогнадзе. Коля вышел в цыганской рубахе гранатового шелка, напряженно улыбаясь и глядя куда-то поверх зрителей. Фонограмму включили не сразу, но Коля терпеливо ждал, держа на весу микрофон и кивая пока не слышимой музыке. Но когда зазвучала минусовка, зал начал хлопать в такт с первых же аккордов. Коля, самозабвенно раскачивая свое небольшое коренастое тело, запел:

Ветер песни поет
В моем кармане,
Ветер в перьях играет
Вольного орла.

Сильный голос захватил сидящих, и на припеве хлопали даже члены жюри:

Это красное платье
Для чего ты надела,
Словно пламя в объятьях
Вольного костра?

Последние аккорды песни перекрыла сокрушительная овация, Николай Гогнадзе приложил руку к гранатовому шелку рубахи в области сердца и, кланяясь, удалился за кулисы.

Иногда Але, сидевшей в первом ряду, удавалось обернуться и оглядеть зал. Интересно, здесь ли Тагерт, понимает ли масштаб ее успеха? Встречаясь взглядом с однокурсниками, она коротко кивала. Но более всего ее внимание приковывал ряд, где сидело руководство университета. Аля видела, что Ошеева одобрительно улыбается, изредка присоединяясь к аплодисментам, члены жюри смеются, переглядываются и явно получают от происходящего удовольствие. Среди этих веселых начальственных лиц ее поразило одно лицо, казавшееся здесь чужим, почти неуместным. Это было бледно-желтое исхудавшее лицо Водовзводнова. Ректор тоже улыбался и хлопал вместе с другими, но чувствовалось, что настоящего участия в происходящем он не принимает. Аля увидела, как Ошеева что-то шепнула ему, Водовзводнов не сразу понял, потом покачал головой. Отрешенная улыбка застыла на его лунном измученном лице.

После финальных выступлений команд жюри подвело итоги. На сцену под гомон и хлопки вышла Ошеева. Подкрутив стойку микрофона, она произнесла: