– Осенью америкосы пожалуют, в птичий сезон, – объяснял Пахомов уверенно, но Татьяна Михайловна заметила, что он хочет казаться простоватым, даже по речи это заметила. А ведь отец Пахомова таким явно не был. – Вот на птицу приезжают. А вот германцы, фашисты то есть, немцы, и какие-то ещё австрияки, они уж на пушнину, из Швейцарии ещё тоже… У нас хозяйство известное, а последние два года так мест пустых в домиках не бывает. Расширились, отстроили новые домишки для америкосов и европейцев. Ну и я бумагу в горсовет, ещё там просьбу в зверохозяйство. И согласовали мне. – Тут у Татьяны Михайловны ёкнуло сердце. – Но предупредили: всё надо сделать по-тихому, потому что лисы-то эти с фермы, которые голодают, уникальные. Хозяйство оставляет себе только норок, ферма лисья официально не работает, сокращена официально, в будущем заполнится норками, планы на новую пятилетку такие, но официально большие лисы числятся не за зверосовхозом, а за лабораторией, и необходимо разрешение от Татьяны Михайловны Филипповой. И мне сразу сказали, что она это разрешение не даст, не подпишет бумагу. – Тут Пахомов повернулся к Татьяне Михайловне и почти с ненавистью на неё посмотрел. Но Татьяна Михайловна всё правильно поняла. Пахомов невидимым образом при этом резком (конечно же, отрепетированном, конечно же, с подачи адвоката) повороте выразил на лице не просто ненависть. Лицо Пахомова выражало ещё что-то. «Ты, Татьяна Михайловна, не спорь», – такая немая просьба проскальзывала поверх ненависти, явно показательной, наигранной, чересчур уж напоказ.
– Не отвлекайтесь на подсудимую, рассказывайте, – напомнил судья.
– Да. Так вот…
– А вы можете назвать имена товарищей в городском комитете и в зверосовхозе, которые вам так сказали? – спросила юркая девушка.
– Не могу, конечно.
– Почему?
– Вопросы пока не задаём, – оборвала адвоката судья.
– Нет, я отвечу этой столичной фифочке. – Пахомов покраснел, из-под белёсых редких волос просвечивала красная кожа, к концу его речи кожа была багровая. – Я отвечу: потому что я не стукач. Лисы голодали всё равно, вам этого не понять. Они бы погибли от истощения. А собакам затравка во как нужна. – Пахомов стегнул себя по шее ребром ладони и снова обратился к судье: – Это же целый, как сейчас говорят, бизнес. Это касается и кинологии, у нас в Пушноряде щенки охотничьи одни из лучших в мире. Думаете, легко популяцию не вырождать? Собака должна быть натренированная…
– Это понятно. Но получается, что незаконно вы хотели лис приобрести?
– Мы-то хотели по закону. – Пахомов прижал руки крест-накрест к груди. – Но Татьяна Михайловна… Ну не убивать же её, в самом деле. Мы, не скрою, подкупили Вадима…
– Кто это «мы», товарищ Пахомов? – спросил прокурор.
– Ну мы все… Я. Я подкупил. И была договорённость, что в субботу первого июня утром, в пять утра, мы потихоньку лис начнём перевозить.
– А почему в пять утра?
– Да потому что лисы ночные животные, они под утро медляками становятся, тормозят. Ну и Вадим Витальевич обещал их снотворным подкармливать всю неделю, до субботы включительно.
– Хорошо. Значит, вы когда его видели в последний раз?
– Так я говорил, дознаватель всё записал. В понедельник договорились на субботу. И попросили Вадима Витальевича паспорт у Татьяны Михайловны стащить на время.
– Зачем? Вы отдаёте себе отчёт? Это признание вины.
– Отдаю. Конечно, отдаю. Естественно, отдаю. Я же не знал, что всё так пойдёт.
– Что пойдёт? – Судья, на удивление, листала дело и задавала вопросы заученно, автоматически, несмотря на новый поворот.
– Ну убийство это. Вадим сказал, что Татьяна Михайловна заходит по вечерам. Они сначала пьют чай в его домике, кипятят кипятильник. А потом она оставляет сумочку и идёт к вольерам, к клеткам лисьим. Вадим обещал, что вытащит паспорт, а когда неделя закончится, он сына попросит незаметно паспорт вернуть, подложить в сумочку. Они в одном подъезде, и сын иногда в гости заходит к её дочери.
Судья перестала листать дело:
– Вы тут не сообщили самое главное – зачем вам-то понадобился этот злополучный паспорт?
– Как зачем? Подпись подделать. Никто бы проверять не стал. Документы-то все должны официально быть составлены для затравочной станции от имени Татьяны Михайловны, что не возражает. Никто не захотел брать на себя ответственность, а Татьяна Михайловна не подписала бы.
– То есть присутствовал злой умысел? – встряла адвокат.
– Злой не злой, – отвечал Пахомов, – но лисы всё равно пропадали, их песенка была спета, а собакам они во как нужны. Ну и хотели провернуть дельце. Вадим Витальевич с первого июня, хочу, чтобы суд обратил на это внимание, должен был быть сокращён, переведён на норковую ферму. Он нам сам говорил.
Обвинение попросило слова, и прокурор обратился к Татьяне Михайловне:
– В своих показаниях вы никогда не упоминали, что пили чай с убитым. Это правда или нет?