Лисье время

На польку Лялю пригласил хороший мальчик Андрей. Про него Ляля не знала, кто его родители, – он ещё не говорил, но все его любили, мальчики с ним не дрались, даже Соня не кричала на него, не злилась и не топала ногами, как на других «немых»; и на репетиции Андрей ходил, а в спектакле стоял среди группы снегирей и громко чирикал, как воробей, – все смеялись, даже «немые», и Ляля заливалась – так было похоже. Полька примирила Лялю с действительностью, Ляля перестала расстраиваться, и когда на танце снежинок Потоцкая пыталась отдавить Ляле ноги – вроде как случайно, Ляля не злилась, а ловко отпрыгивала в такт музыке. Тогда Потоцкая попыталась толкнуть Лялю, но Ляля извернулась, заскользила дальше по паркету, а Потоцкая по инерции толкнула Настю Преснякову. Прямо на паркете завязалась потасовка. Мама Насти выскочила разнимать и отцеплять Сонины зубы от Настиной скулы. Мама Насти кричала:

– А ну отойди! Отойди, кому говорю! – и размахивала не большой, но и не маленькой видеокамерой. Мама Насти схватила Соню за «лапку» – ведь Соня была в мышиных варежках, таких же мягких, как ушки, только с блёстками.

Воспитательница крикнула бабушке Сони:

– Выведите свою внучку!

Бабушка Сони, бормоча что-то извинительное, начала выбираться с родительских мест… Тут вдруг мама Лизы, тётя Светка, вскочила со своего места и закричала маме Насти:

– Отойдите от Сони Потоцкой! Не приближайтесь к ней!

Соня вырвалась от мамы Насти и закружилась в танце вместе со всеми. Обрадованная, что Соню опозорили, Ляля даже дала противнице руку, впуская в хоровод снежинок.

– Это вы мне? – развернулась мама Насти на маму Лизы и уставилась в камеру, покручивая фокус-резкость.

Тут надо заметить, что мама Лизы, как и все подруги Лялиной мамы, относилась к Ляле приветливо. Лиза родилась в феврале, а Ляля в декабре – мама Лизы всегда напоминала об этом воспитателям: «Вы повнимательней. Она же самая младшая». «Ой, и помладше есть, и ничего», – отвечала младший воспитатель, она всегда ходила с недовольной миной, читала прямо на ходу какие-то книжки – готовилась на следующий год «уж точно поступить в институт».

– Это вы мне? – высокомерно спросила мама Насти.

– Да, вам! Снимайте, снимайте! Мне нечего скрывать! И заодно, раз снимаете, сообщаю на камеру, заявляю при всех, что ваша Настя отнимает у детей игрушки, а ещё вот у этой девочки, – мама Лизы указала на Лялю, – отнимала плюшевую змею. – Позже, вспоминая этот эпизод, Ляля поняла: мама Лизы так сказала, чтобы никто не понял, что они знакомы.

– Да что вы, ха-ха!

– Да! Я пришла Лизу забирать после сна, а ваша Настя вцепилась в змею и молча тащит, а девочка эта несчастная кричит, пищит, плачет.

– Да какую змею-то?

– Плюшевую змею, самодельную, раритетную. – Мама Лизы села, затерялась среди родителей, и Ляля больше её не видела.

– А где были воспитатели? – Мама Насти направила камеру на воспитателя.

– После сна мы с детьми кровати заправляем, а Настя убежала, младший воспитатель за неё кровать убирала.

– Да, – пропела младший воспитатель из круга снежинок.

Музыка продолжалась: музыкальный работник была совсем молоденькая и, наверное, не знала, как поступать в таких случаях, поэтому решила не останавливаться, чтобы отвлечь детей от совсем не сказочной, не новогодней ругани.

– И у моего Руслана Настя машинку отнимала, – встала, как гора, наглая, но справедливая мама Руслана.

– И у моей Алёны. – Это подала голос председатель родительского комитета.

Но нянечка перебила родительницу:

– Так вот кто змею пополам разорвал, а я руки коли-ломай, зашивай, ещё думала – Потоцкая, отлупила её.

Мама Насти Пресняковой выключила камеру и сказала:

– Господа! Я прошу прощения за своего ребёнка! Давайте будем терпимыми и терпеливыми, тем более в праздник!

– Где это вы господ увидели? – заверещала тут бабушка тихого «немого» мальчика Пети. Это была знакомая Лялиной бабушки по ЗОЖу, худая, как даже не кость, а хрящик. Петя, напротив, был упитанный добряк. – Если вы торгашами заделались и иностранцам сувениры втридорога втюхиваете, от этого в господ не переделаетесь, да! – победно закончила речь бабушка Пети, моржующая ежедневно, даже в минус тридцать.

Музыка закончилось, праздник продолжился – в новой, казусной и где-то парадоксальной атмосфере, Ляля заметила, что у её бабушки лицо побагровело. «Эх, – подумалось Ляле, – теперь точно бабушку обзывать станут».

Продолжился утренник душевнее, даже ярче, чем было запланировано. Дедушка Мороз, оказывается, стоял за дверью актового зала и всё слышал. Первым делом он пожурил Соню, потом маму Насти назвал великим оператором, а бабушку Пети – госпожой Метелицей, и бабушка Пети совсем не возражала, а даже улыбалась. Праздник пошёл своим чередом, под ёлкой откуда ни возьмись оказались подарки, хотя свет выключили всего на миг, на три моргания.