Лишь звук пролетевшей пули (СИ)

Тяжело-исступленно-дышит. Подставляется. Льнет. До охренения мало — горячих и твердых оглаживающих ладоней, каленым железом отметины на коже выжигающих губ, прерывистых выдохов, жарким сквозняком в волосах застывающих.

До-охренения-мало.

И его руки тут же тянут, опускают, прижимают, в поясницу тисками вдавливаются до мучительно-сладкой боли и наверняка синяков — плевать. Огненно-рыжий шелк волос по плечам волнами взвихривается; Ледовито-черное море толчками шторма качается, и шквальный ветер, почему-то корицей пахнущий, башню срывает окончательно.

Вверх-вниз.

Штилем-штормом.

Отчаянно-нежно-дикостью.

Черное море вспыхивает, кипит, проясняется, бурлящими волнами финального безумия на берег выбрасывая — дышать так же больно-трудно-давяще, до судорожных вдохов и губ дрожаще-сведенных судорогой.

— Домой… меня… отвези.

Трясущимися руками оправляет измято-сбившуюся юбку, с трудом попадает в рукава полуснятой рубашки, неосознанно вздрагивая от галантно-вежливого прикосновения. Почти-досадливо выскальзывает из его рук — рыбка золотая, блин, — сжимает припухше-покрасневшие губы, поспешно, стыдливо-будто-бы, отворачивается.

— Чуть ли не на улице со своим подчиненным трахаюсь… Позорище, — бормочет на грани слышимости, опуская стекло и приглаживая спутанно-рыжую паутину волос.

Ночная свежесть, запах бензина, дорожной пыли и терпко-свежей листвы выметают обрывки мыслей в темные закоулки сознания.

Паша давит на газ.

Предельная скорость и полный отказ тормозов сегодня актуальны как никогда.

========== Часть 28 ==========

— Сейчас главное — узнать, что у них на меня есть и как к этому подобраться, — Ирина Сергеевна, кивком предложив Паше сесть, откинулась на спинку кресла. Ткачев, мельком взглянув в зеленовато-бледное лицо начальницы, на всю ее утомленную позу, на внушительные ворохи бумаг на столе, на потемневшую от кофейных потеков чашку и разноцветные лоскутки конфетных оберток, с какой-то горько-тянущей нежностью подумал, что она, похоже, из кабинета сегодня не выбиралась даже на обед да и заночевать, видимо, на полном серьезе решила здесь.

— Ирин Сергевна, стесняюсь спросить, вы ели сегодня что-нибудь вообще?

Тонкая бровь выразительно взлетела вверх, вырвавшийся смешок получился еще более красноречивым.

— А ты что, мой режим питания обсудить пришел? Я тебя вроде совсем не за этим звала.

— Понятно, — усмехнулся Паша и бесцеремонно сгреб со стола ключи. — Пойдемте перекусим, в кафе и поговорим.

Был уверен, что она тут же одернет, бросит что-то недовольно-резкое и приказное, но Зимина, как ни странно, с непонятной улыбкой качнув головой, послушно поднялась с кресла, тоскливым взглядом окинув кипу папок и подхватывая сумку. Спорить просто не был сил, немилосердно болели глаза от бесконечного просматривания бумаг, а от выпитого кофе (чашек пять, не меньше) вкупе с конфетами начало мутить и давить на сердце.

— Ну и чего, мы все подряд явки и пароли, в смысле квартиры этих деятелей, будем тупо обыскивать? — Паша, с аппетитом расправившись с доброй половиной своей порции, наконец перешел к делу. Ирина Сергеевна, едва притронувшись к еде, подняла глаза, и Ткачева снова обдало отблеском той странно-тихой, вдумчивой улыбки, отразившейся только в глазах. Непривычно. Непонятно. И незнакомо. Она никогда так на него не смотрела — с какой-то ласковой грустью, измученным теплом. Даже когда… И с силой сжал в руках вилку, уже почти без усилия отгоняя коротнувшие воспоминания. Запоздалым удивлением отозвалось понимание — больше не больно. Ни эха, ни отголоска той изнуряющей боли, глухо-раздирающей ненависти, отчаянной тоски. Лишь пустота — полная, абсолютная, жуткая. Неужели и в нем что-то так страшно и неотвратимо сломалось, что уже нет ни сил, ни желания прокручивать прошлое, растравлять себе память и едва затянувшиеся ноющие раны? Неужели в нем самом не осталось ничего человеческого?

— А где бы ты спрятал серьезный компромат на серьезных людей? Кроме конверта на скотче к крышке стола? — Паша невольно улыбнулся — и как ей так удается всех разгадать? Почему-то параллелью протянулись воспоминания о точно таких же посиделках с точно такими же размышлениями, когда они ввязались в авантюру с карповскими деньгами — ее смешливое “подельник нужен”, азартно-лукавый, но наигранно-строгий вид… И почему он тогда повелся? Не из-за одних же бабок, в самом-то деле…

— Ну, не знаю. Дома у себя вряд ли конечно. Может у друга какого-нибудь, в нашем случае того, кто замазан. Ну или на какой-нибудь хате, про которую никто не в курсе. В банковской ячейке в конце концов.

— Отличная мысль, — слабо усмехнулась Зимина. — Только в каком банке мы ее искать будем? У нас их в городе хрен знает сколько. Да если и вычислим… Не пустит нас никто все равно туда.

— И чего предлагаете? Пасти всех друзей этого командира недоделанного? Год можно угробить и все равно ничего не выясним. Есть способ гораздо более простой и надежный, — и незамысловатым жестом ударил кулаком по раскрытой ладони.