Листая Свет и Тени

У нашей калитки и до сих пор сохранился металлический накидной на скобу замок, который звонко стучит и одновременно издает певучий звук, когда его открывают. Раньше, если кто-то был дома, дверь терраски не закрывалась, и сразу было видно, кто появлялся в проеме калитки. От калитки до терраски метров двадцать, и я всегда трепетала, когда видела «рыжего», терлась возле бабушки, со страхом слушала его непонятную речь и с ужасом и животным любопытством наблюдала за его обеденным ритуалом. Бабушка наливала ему в миску «тюрю» с квасом. Он придвигал ее к себе, из котомки доставал флакон с «Тройным» одеколоном, наливал его в деревянную ложку, быстро выпивал, закручивал флакон, убирал его в котомку, а потом начинал неряшливо есть. После этого он быстро уходил, и его могло не быть много времени, пока он не появлялся снова. И как же было ужасно обедать, если мне попадалась та самая деревянная ложка, пахнущая одеколоном, сколько ее ни мой. Но в семье все без ропота относились к нему терпимо, как к больному родственнику. Куда он потом сгинул, и что с ним случилось, мне неизвестно, только он перестал ходить…. Кажется, я бессознательно удаляюсь от «гостиницы»… Племянник Анны Кирилловны, точно, никогда не бывал в «Центральной» и даже поблизости от нее. Тогда зачем он вспомнился сейчас?

Моя бабушка Анна Кирилловна, высокая, полная, статная видом, уверенная, была полновластной хозяйкой в семье. Ее побаивались до конца ее жизни даже ставшие уже взрослыми внуки. Она никогда не сюсюкалась, но сурово заботилась обо всех и до последних дней обслуживала себя и выполняла домашнюю работу. Бабуля была рачительно-скупа и неграмотна совершенно, но если в магазине недодадут ей одну копейку сдачи – никто не позавидует тому продавцу. Я не помню, чтобы она общалась со своими сестрами. Мы жили в ею выстроенном доме на окраине города, а сестры – в квартире в центре. Они быстро приспособились к городской жизни и считали нас провинциалам, хотя мои троюродные дядюшки неплохо дружили с их внучками и внуком, которого не гнушались поколачивать в своих мальчишеских играх… Нет, не о том…

Обе сестры Анны Кирилловны Татьяна и Ксения жили вместе. У Татьяны не было детей, и была она в старости мала ростом, суха, подвижна, сдержанна и очень набожна. Я помню ее всегда в черном. Ксения, напротив, была шустра, хитра, жадна и плодовита. Она тоже была небольшого роста, но к старости стала очень полной, имела миловидно-ехидные черты и была очень почитаема в своей семье. Ее я не любила, она была для меня из другого мира, с «душком»… Этот душок или привкус, безошибочно учуянный моим детским восприятием, был иного рода, чем привкус одеколона на ложке, которой ел Рыжий. Но, возможно, это было еще более неприятное ощущение именно из-за его невещественности, неконкретности, что-то такое на уровне инстинкта, никогда не сообщающего об опасности словом и фразой, а только смутно ощущаемое где-то в глубине.

Вот теперь речь пойдет о гостинице «Центральная», в которой дочь и внучка Ксении Кирилловны, выучившись на парикмахеров, работали до выхода на пенсию.

Впервые придя в гостиницу, я ощутила непривычно пугающую роскошь ее интерьера, резко-пряный запах, чванливо-покорные манеры обслуги, неприязнь от притворных улыбок и пискливо-визгливых голосов моих тетушек. Их прически из белокурых взбитых буклей удивляли своей сложностью. Вырезы и разрезы белых халатиков зазывно открывали то, что в то время было принято стыдливо прятать.

Запах лака, химикатов и одеколонов вздрючивал и одновременно дразнил обоняние. Свет ламп, многократно отражаемый в обилии зеркал, придавливал к креслу. Я замечала откровенные взгляды мужчин, прилипающих к вырезам и разрезам этих женщин, и их зазывно-кокетливый, пронзительный, как сирена, смех.

Да, наши родственники и жили уже по-другому! К тому времени не стало уже всех прабабушек-Кирилловен, но мою бабушку – Ульяну Корнеевну, невестку Анны Кирилловны – городские родственники приглашали на большие семейные мероприятия, так как она была удобной помощницей: мало ела, совсем не пила, а полы и посуду всегда помыть помогала. Иногда я ходила с бабушкой на эти праздники и видела много такого, чего не было и не могло быть в моей жизни на окраине. На одном таком юбилее я впервые узнала, что такое икра, увидела красиво натертое мелкими волнами сливочное масло (очень удобно накладывать на кусочек хлеба под икру). Тогда подавали не готовые бутерброды, а в изобилии наложенную в тарелки икру и масло. Муж одной из тетушек служил в милиции в высоком чине, а его женщины работали в гостинице – вот и могли себе позволить…

Закончились мои впечатления об этой семье и гостинице, когда однажды моя бабушка Ульяна, прибежав с похорон этого самого милиционера, где она, как всегда, помогала прибирать и обслуживать, стала с возмущением рассказывать, что после нескольких тостов и соболезнований родственники напились и запели под гармошку!