– Я такой же как и вы, – мудрый голос старца раздавался в деревянной церквушке, – я приближен к
– Так, а кто тебя не принимает?, – вялая старуха крикнула из толпы, её голос больше отдавал скрипучей дверью, – мы тут уже как 50 зим кантуемся в одиночестве и ничего, живем! Лишние руки никогда не помешают!
– А если и мужик будет порядочный, да и обитель господню вернет к прежнему состоянию, мы только рады, – дополнял сказ дед с другой части помещения, – а то коммунисты всю религию нам а-ть, и отрубили!, – он резко махнул ладонью. А Иаков стоял в свете падающем из окна, ярко-оранжевый луч приятно рассекал округлое отверстие в дубовых досках и одновременно с ликами святых на стенах, подводил контур на исконно славянских чертах лица богослова.
– Мне приятно слышать такое, божьи дети, – он уклонился перед народом оступившись в бок, – также я очень рад, что повезло найти столь прелестное место для встречи старости, кто желает помощи моей, либо совета в минуту трудную, я буду здесь же, в церкви. Сейчас можно быть свободными, – развернувшись, он последовал в подсобное помещение, когда люди потихоньку покидали места, в толпе раздался голос.
– Пан Богомир! Можно на минутку!, – дед, что раньше активно декламировал из толпы, бежал, одной рукой расталкивал прихожан, а другой держал за руку мальчика, – вух, – тяжело вздохнув, тот окончательно сократил расстояние и его можно было разглядеть полностью, его рваную одежду, усталые морщины на лице, лысеющую голову и понурый взгляд, – уж вы не подумайте, но беда у меня, Иаков, – дед активно боролся с одышкой.
– Как вас зовут?, – спокойно обратился святой отец, – давайте начнем с этого.
– Гришей меня кличут.
– Раб Божий Георгий.
– Да-да.
– Пройдемте ко мне, Георгий, в ногах правды нету, – отперев дверь в подсобку, он вошел первым. Комната представляла собой скромного вида коробку, без особых изысков, стол да стул, охапка святых образов на стенах, и прелестный вид на густые чащи за окном, – что стряслось у вас?, – усевшись начал Иаков.
– Вот, внук мой, – мужчина указал на хулиганистого подростка, лет 13-14, – не ребенок, а будто сам сатана, Господи прости. Я тут, значит-ся, попросить хотел, не могли бы вы взять его сюда, в обитель Божию, на попечение, коль восстанавливать здание надобно, то без послушников никак.
– И то правда, Георгий. Но чтобы дите родное сатаной называть, вы уж простите. Коль есть тишина отсутствие всякого шума, нагота – отсутствие одежды, болезнь – отсутствие здоровья, так и зло твое, – он ткнул ребенку пальцем промеж глаз, – есть отсутствием всякого добра внутри, а не чем-то живущем отдельно.
– Вы всяко мудрее меня, пан Богомир, – дед только изумленно слушал, – все же мы стараемся жить правильно.
– Но все мы многогрешны. Ладно, возьму я вашего внука на попечительство, сделаю все возможное.
– Спасибо, отче!, – Георгий бросился целовать костлявую ладонь богослова, – вот увидите, всей деревней ваше имя чтить будем, праведный вы человек, хороший.
– Я такой же, такой же как и вы.
– Ну как же можно быть свободным, когда заключен телом?!, – Валерьян откинул приставучие локоны с глаз. Показал, лучше чем на десятках репетиций, сумел выдать эмоцию каждым мускулом тела, сыграть фибрами голоса, казалось, что вот-вот и он свалится прямо на площадке.
– Браво!, – Мирослав вскочил с места и активно захлопал.
– Твое место в Голливуде, парень, – Голденберг подал команду закончить съемку и поддержал аплодисменты блондина.
– Ну, друг, должен признать, это было не дурно, – встречая Видоплясова крепким рукопожатием, Василий не терял возможности поиронизировать, – всегда можно лучше! Ха-ха-ха-ха-ха.
– Ну что ты так, Вася, – подключилась и Лиза, – давно такого таланта не видела, папенька уж точно не прогадал забирая вас на практику.
– А я не прогадал взяв вас под свое мастерское попечение, – Гадюкин подошел незаметно, – ну что, пойдем отпразднуем?
– Отпразднуем?, – переспросил Валя, – и что вы предлагаете?
– Праздновать и предлагаю, ха-ха-ха-ха. Приходи в себя, друг.