Лиственница

И я, наверно, деревом живу —
Всё ближе к небу, и всё больше жизни.
А где-то там шумит чужая зрелость,
Мешаясь с соком, образуя кольца…
Я простираю руки из ветвей,
В порыве нежности, почти равняясь с утром,
Я столько знаю ласковых людей,
Но мне от них и нежности не надо…
О, только не хватало дровосека.

III

Двенадцать лет я, словно некий Феникс,
Из пепла и соплей надежд разбитых
Вставал, отряхивался, вновь стремился вдаль.
И верил, верил… а теперь устал.
Душа моя замкнулась в безразличье,
Румянец Время вылакало. Пёс!
Гиена злобная! Но даже злюсь бессильно,
С себя, как с дерева – кору, сдираю кожу.
А только кровь засохла и не льётся…
И небо надо мною опустело.

* * * * *

Черноголовка, 1980

К отъезду

I

Как не хочу я уезжать,
Но Время гневаться изволит.
Я по нему съезжаю в яму,
Не страшно мне – темно и горько.
Прощаюсь с речью – не с людьми,
Переминаясь виновато:
Всегда ведь прав несправедливый,
И торжествует только он.
А день – как воробей в руке,
А сердце – шире поднебесья.
Здесь даже баховский рожок
Со мной по-русски говорил.
И я, который умер днесь,
Не объявлюсь для новой жизни.
Исчерпана моя основа…
Так неба тающего месть не объясняется. Увы!

II

И вот ко мне являться стали сны.
Стеклянные, наполненные болью,
По очереди: цвет, и боль и люди.
Но главное мученье – это речь.
Я не потел, не вскрикивал, не выл,
А просыпался тихо и угрюмо
В час медленного бархатного утра.
Мороза не было. А снег всё шёл и шёл.
Ну что такое? День растёт, как гриб,
В кошмаре белом. Брызжут червяками
Друзья, знакомые, случайные машины,
Я всё жую, не в силах проглотить.
И всё отчаянней пытаюсь что-то вспомнить,
Необходимое, почти как расставанье,
Почти как валенок:
уютный, тёплый, сонный,
Почти… ну лезет же такая чушь.

III

Уезжать – умирать во сне (ребёнка).
Уезжать – разыгрывать медленное самоубийство.
За ветки руками уцепиться обеими, за воздух.
В землю обескровленным ртом жадно вгрызаться солёным.
Ну кто же там, кто тащит меня – прозрачная пропасть.

IV

Я с каждым словом отдельно прощаюсь.
Реву, целую, не могу от него оторваться.
Как пёс с мячиком, с каждым из них играю.
И всё поверить не в силах, что это так, навсегда. Насовсем.
Ведь речь для меня – это воздух.

V

Запрещено промедленье.
Догорают свечки последних минут.
Чёрная церковь в Загорске:
За мною по снегу идут.
Глядь, уже нету стены.
Гуляет и свищет ветер.
Не замёрзла ль моя река?
Но вода в ней – солонее нет.
Подожди, это слово – обман.
Каждый миг, как терновник, остёр.
Я лягушкой прыгну в карман,
И умчи меня за тысячи вёрст.

* * * * *

Ноябрь 1980

«Есть Африка – и слово и страна…»