Читаем Лісты полностью

Наш нацыянальны паэта Купала, а разам гэта назва нашага (ды і не толькі нашага) народнага, радаснага і надта прыгожага свята. Я думаю, што на Беларусі гэты дзень трэба абвясціць днём нацыянальнага свята і спраўляць яго на бацькаўшчыне паэты, у Вязынцы. Там трэба стварыць парк, нейкую эстраду, з якой выступалі б артысты і неартысты з чыткаю вершаў, купалаўскіх і сваіх, з музычнымі нумарамі, з урыўкамі купалаўскіх п’ес, пасля чаго, расклаўшы вогнішчы, святкавалі б Купалле.

Мне здаецца, што на дарозе з Заслаўя ў Мінск, пры ўваходзе ў Мінск, трэба было б паставіць невялікі помнік Купале, Купале-хлопцу, які ідзе ў Мінск.

У 1964 г. ездзіў па Беларусі і бачыў, як дзіка адносяцца ў нас да помнікаў культуры. 3 Наваградскага замка нават знята ахранная дошка, якая і без таго нікога ні да чога не абавязвала, але чыноўнікі з Міністэрства культуры вырашылі, што так для іх будзе больш бяспечна. Разам з тым, ходзячы па залам Кобрынскага музея, я чуў, нібы трапіў у другую эпоху, прыблізна ў 1913 г., калі святкавалі трохсотлецце Дому Раманавых. У Кобрыне Сувораўскі музей. Сувораў у свой час, калі яму падаравала Кобрын Кацярына II, разбурыў замак, забраў з горада што мог, раздаў частку сялян французскім эмігрантам і паехаў паміраць на сваю радзіму. У гонар гэтага зараз збудаваны музей. На грамадскіх умовах ствараецца ў Мінску музей Каліноўскага (стварае нейкі Маслаў, у раёне Зялёны Лyr). Паслаў яму сваю кнігу (ён напісаў мне ліст) і ліст, у якім пісаў, што музей Каліноўскага павінен быць у Ваўкавыску (дзе па невядомых прычынах створаны музей Баграціёна) і што гэта павінен быць музей беларускі, але не атрымаў адказу. Так і не ведаю, што там робіцца, бо быў у Mінску вельмі кароткі час.

Калі, можа, у Мінску збярэцца нарада ці з’езд па ахове помнікаў культуры і прыроды, не забудзеся пра мяне.

М. Улашчык.

Москва А-252, Новопесчаная, д. 21, кв. 19. Т. Д-7-25-10.

ІВАНУ МЕЛЕЖУ

26 красавіка 1966г.

Іван Паўлавіч.

Скончыў чытаць "Подых навальніцы". Уражанне такое, што мушу напісаць хаця б што-небудзь. Яшчэ чытаючы "Людзі на балоце", я пачуў, што Ваша творчасць пазбаўлена стандарту, што для Вас Палессе — не той раён, пра які трэба падабраць як мага больш экзатычных матэрыялаў (выдумала ж нейкае боўдзіла, што вёску назвалі Убібацькі таму, што на Палессі да рэвалюцыі кожны, хто хаця, мог забіць свайго бацьку), што гэта тое месца, дзе Вы раслі, што Вы яго любіце і ведаеце яго так, як можа ведаць толькі той, хто там рос.Тое, што было накідана ў першай частцы, разгарнулася з вялікаю сілаю ў "Подыху". Падзеі пачынаюцца летняю раніцаю і гэту раніцу я адчуваю амаль фізічна. Я рос пад Мінскам, у нас сенажаць была за самым гумном, дзе мы спалі ўлетку, і адно з самых радасных уражанняў дзіцячых гадоў было пачуць на ўсходзе сонца, калі так звіняць жаўранкі і вішчаць ластаўкі, як менцяць косы. Можа, таму мне здаецца, што калі б Вы перадалі раніцу праз прызму ўражанняў малога, уздзеянне было б яшчэ большым.

Троха ідылічная карціна раніцы змяняецца паказам выхаду ўсяе вёскі на сенажаць, а затым драмаю Ганны, драмаю для яе страшнаю, але на якую вёска амаль не зварачае ўвагі. Як гэта праўдзіва.

Вашы разважанні пра ціхіх і няціхіх палешукоў, пра тыя таленты, якія ёсць скрозь, маюць агульначалавечы сэнс. Тыя старонкі, дзе Вы пішаце, як праз газетны артыкул знявечылі маладога паэту, ацэнка Маёвым дзейнасці літаратурных арганізацый таго часу, наогул усё, што Вы пішаце, так насычана чалавечаю праўдаю, што я схіляюся перад Вамі. Мне не давялося [у жыцці] спаткаць Апейку. Звычайна гэта былі больш жорсткія людзі, але Ваш вобраз прымушае думаць, што гэта таксама не цень, але жывы чалавек.

Нас многа раз абвяшчалі пакойнікамі, і шмат каму ўжо даўно здаецца, што мы пакойнікі, але Вашы кнігі паказваюць, што народ, які высоўвае такія таленты, — жыве. Вашы кнігі па­казваюць, што беларуская літаратура ўзнялася так высока, што ёй не трэба рэкамендацый, не трэба дапамогі, не трэба нікуды "высоўваць", яна стаіць на сваіх нагах.

"Хроніка" просіцца на экран. Але тыя фільмы з беларускаю тэматыкаю, якія я бачыў да гэтага часу (асабліва экранізацыя Коласа), інакш як калецтва назваць нельга. Пэўна, ні рэжысёр, ні артысты ніколі не бачылі Беларусі, можа, нават нічога і не чыталі, і таму выйшла нешта шэрае, пасрэднае, нецікавае. Вам патрэбен рэжысёр рангу Даўжэнкі, і, можа, сапраўды знойдзецца той, хто дасць нацыянальны фільм.

Думаю, што Ваш раман дасць уяўленне аб Палессі (і наогул аб Беларусі) не толькі чытачам (у Беларусі Беларусь ведаюць вельмі кепска), але і самім палешукам, бо той, хто можа паглядзець на сябе ў люстэрка, ведае пра сябе больш, чым той, у каго люстэрка няма. Мне здаецца, што ні адзін з відаў мастацкай творчасці не можа даць чалавеку столькі, сколькі літаратура, бо кніга заўсёды пад рукою.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука