– И то правда, – повеселел хозяин и вздохнул. – Уж больно въедлив этот Ашица, больно умен.
– Думается мне, он будет только рад ее смерти, Салифим. К тому же недолго ему осталось быть косулом: через год переизбрание.
– И потому он лютует еще сильнее, – вздохнул хозяин. – Ладно. Но смотри, если что… покарают тебя боги.
– Да будет так, – невесело усмехнулся гость.
– Ойра! – крикнул хозяин, рабыня тут же вошла, замерла у двери.
Она не смотрела ни на гостя, ни на хозяина. Тяжелая коса была уложена на затылке, открытое по обычаю этих мест платье оголяло плечи и струилось до щиколоток. На высокой скуле синело клеймо вечной.
– Хороша… – выдохнул хозяин. – Если бы не Эрисорус…
– Я устал, – перебил его гость. – Спасибо тебе за гостеприимство, но мой корабль уходит на рассвете, надо успеть выспаться.
Он положил рядом со своей чашей туго набитый кошель, улыбнулся.
– Не печалься о ней, мало ли красавиц на свете.
Он пошел к двери и кивком велел рабыне следовать за ним. Та глянула на хозяина.
– Он теперь твой господин, – грустно ответил тот.
Как только двери дома закрылись за ними, Ойра прошептала в спину нового хозяина:
– Харза?
– Жив, здоров. Все хорошо. Молчи, пока не выйдем в открытое море, у Первого совета повсюду слухачи.
Ойра прижала руку ко рту, беззвучные слезы катились по щекам. Она быстро вытерла их обеими ладонями, заговорила снова:
– Ралус, я…
– Молчи, все потом.
На корабле их ждала команда, готовая отдать швартовы по первому же слову капитана. А на пристани один неприметный человек пристально смотрел в спину Ойре и Ралусу.
Приди и властвуй
Лите снились костры. Во сне она точно знала, что это за костры, а проснувшись, не могла вспомнить: то ли похоронные, то ли праздничные. Скоро ведь Рундвинтил – осенний праздник Геты. Тонкий звук еще звенел в воздухе, когда она открыла глаза. Сразу поняла, вспомнила, что никто не завозится у нее в ногах, – некому. Ее сиреневоглазый ралин ушел на Верхние луга. «Он провожает погибших воинов», – шептались вчера люди, вытирая слезы. Глупая маленькая Лита! Поверила, что к ней пришел Тимирер, что будет ее защищать и беречь! А сам погиб. Лита уткнулась лбом в колени. Так захотелось прижаться к кому-нибудь. Просто обнять и сидеть не двигаясь.
– Светлейшая ралу, – кашлянули за стеной шалаша.
– Войди.
Лангуру, чтобы зайти в ее шалаш, приходилось сильно наклоняться, и почему-то это очень ее тронуло.
– Доброго утра тебе, Тимирилис. Караульные поймали человека в лесу неподалеку. Он шел со стороны Лесного предела, говорит, что у него к тебе поручение. Важное. Тимирилис, он странный какой-то, явно из Золотого города, и Глен говорит, что у него военная выправка.
Лангур был встревожен, между бровей пролегла хмурая складка. Лита кивнула. Кто это мог быть? Посланник отца? Первый совет разыскал ее? А вдруг это Ярсун? Но нет, меньше всего маячник похож на военного…
Человек, искавший ее, сидел у костра, рядом с ним стоял Харза, Глен, а за спиной – еще два парня. Лита не знала их имен, но отметины вчерашнего боя алели на их лицах.
Человек подскочил, увидев ее, будто знал в лицо, поклонился, на двух руках протянул ей сверток и сказал:
– Меня зовут Чату, я пришел к вам из города, светлейшая ралу.
Лита развернула шелковый сиреневый платок и увидела свою детскую флейту, которую однажды, целую жизнь назад, ей подарил отец.
– Кто послал тебя?
– Побрей мне голову, ралу, и узнаешь. Сам я ничего не могу тебе сказать, я не знаю, зачем меня к тебе отправили. Боялись, вдруг кто поймает меня да под пытками заставит выдать секрет.
– Под пытками? Первый совет? Они ищут меня?
– Я не знаю, ралу, не знаю. Просто надо сбрить мне волосы.
У него был совсем коротенький ежик густых черных волос. Лита посмотрела на Лангура, тот кивнул и вытащил нож. Пока Лангур брил голову Чату, Лита думала: «Конечно, они узнали, что я не доплыла до мыса Мулф, и теперь ищут меня. И однажды найдут». Она вспомнила слова советника Таира: «И помни, что второй вечной у тебя нет» – и передернула плечами. Когда волосы Чату были сбриты, на макушке гонца открылась татуировка: «Приди и властвуй!» Она отступила на шаг.
– Кто сделал ее тебе?
– Сделал-то мастер в порту, из чужих земель, приплыл на корабле, где все матросы с ног до головы изрисованы, как стены в храме Айрус. Как они это терпят, больно оно, ралу…
– Я не понимаю.
– Мастер чужой сделал, а велел ему царевич Фиорт, ралу.
Голос у гонца был сиплый, будто он пил много кислушки или кричал на сильном ветру.
– Фиорт?
Гонец погладил свою макушку.
– Он очень плох, ралу. Тоскует, не хочет ничего делать. Светлейший кричит на него, говорит: девчонка справилась бы лучше. Это он про вас, ралу.
– И что Фиорт ответил на это?
– Ну… – Гонец замялся. – Они долго тогда кричали друг на друга, прямо всему дворцу не по себе было. Нивку мне говорит: если бы Эрисорус так говорил со своим отцом, тот бы снес ему голову мечом…
– Простите, ралу! Я не хотел вам напоминать! – гонец был не просто балаболкой, заметил, как передернулось ее лицо. Лангур заметил тоже, нахмурился.
– О чем же они спорили?