Лита

– Ну… я не специально, ралу, все слышали, кто в страже стоял у их дверей. Царевич все кричал, что светлейший, мол, сам выгнал ту, что справилась бы, и что это он виноват в смерти Флон.

Окровавленное золото по свежевыструганным доскам.

Лита отвернулась от гонца и Лангура. Нет тут отцовой вины. Вся вина – на ней. Не потому, что Флон положили под топор, а потому, что в тот самый миг, когда ее голова покатилась по помосту, Лита испытала облегчение, что жива. Она помнит этот миг. Крохотный такой, он быстро сменился ужасом, виной и горем, но он был, был, и она его не забудет.

– Вот после этой-то ссоры царевич и отвел меня в порт, нашел там этого чужеземца и приказал ему нарисовать мне эту несмываемую картинку. А что там, я и не знаю, ралу. Он велел мне платок носить, пока волосы не отрастут, и бежать вас искать по дальним деревням. Я много дней скитался.

– Хорошо, – проговорила она. – Почему же он отправил мне это послание?

– Я не знаю, ралу.

– Стражник царевича – и чего-то не знает?

Чату замялся.

– Я простой вечный, ралу, я могу только слушать, что говорят.

– И что же говорят?

– Разное, как и во все времена. Говорят, что царевич наш ясноликий Фиорт не хочет быть царевичем, то есть не хочет становиться царем. Что переживает остро он потерю своей любимой…

– Марики? – Неприятный холодок пробежал у нее по спине. Неужели все знают про Алоику и ее сына?

– Марики? О нет, ралу, какая же это возлюбленная…

– Кого же потерял царевич?

– Я не знаю точно, ралу, но…

– Люди говорят, – усмехнулась Лита.

– Люди говорят, что любил он больше жизни твою вечную. Ту, что…

И покатилась голова,

И золото волос наматывалось на нее, скрывая лицо…

– Но вы же понимаете, ралу, – почти жалобно продолжал вечный. – Сам царевич-то никому про это не говорил, а люди любят придумывать всякие жалостливые истории…

– Жалостливые истории? – Лита не узнала свой голос.

– Говорят еще, – заторопился вечный, – что потому царевич Фиорт и не хочет становиться царем: мол, не хочу быть игрушкой в руках Первого совета, так он светлоликому Эрисорусу кричал, когда они ругались. Мол, не хватит у него сил им сопротивляться, а соглашаться с их решениями после казни Флон он не может. И верить им не может.

Лита уткнулась взглядом в пряжку на плаще Лангура. Первый совет. Это всё они. Их всевластие. Их решения, их сила. Фиорт чувствует, что слаб, понимает, что не сможет противостоять им, если уж даже отец не смог, но его любящее сердце просит отмщения. Она вспомнила, как вечерами они часто стояли на балконе дворца, смотрели на город – она, Фиорт и Флон. И брат играл пальцами ее вечной, не сводил с нее глаз. Она наконец поняла, какое послание отправил ей брат: «Приди и отомсти, свергни Первый совет, уничтожь их самих и их законы, не дай всем забыть Флон, пусть на Альтиде больше не будет вечных. Я не могу быть царем этой страны, приди и стань им за меня».

Лита положила руку на обритую голову Чату, велела:

– Отдыхай.

Лангур подошел к ней вплотную, сказал тихо, почти на ухо, – от его горячего шепота у нее чуть-чуть поплыла голова:

– Думаешь, стоит его отпускать? А если он расскажет всем, где ты? Вдруг это уловка?

Лита покачала головой:

– Слишком сложно. Если бы была уловка, его бы просто отправили с письмом и дали бы охранную грамоту Первого совета. Нет, это послание от моего брата.

– И что оно значит?

Лита посмотрела в зеленые глаза Лангура:

– Он не хочет быть царем. Он просит меня прийти ему на смену.

И она поскорее пошла прочь. Она дала себе слово, что больше ничьи красивые глаза и ничей горячий шепот ее не обманут.

Она брела, не зная, куда идет, сжимая в руке флейту, почти не слыша свои мысли, не понимая свои чувства. «Приди и властвуй. Приди и властвуй. Но зачем? Разве я хочу? Разве об этом мечтала? Нет. А о чем? Чего я хотела бы, если бы могла выбирать?» Она сильнее сжала свою детскую флейту. Целую жизнь назад отец вырезал ее для нее. Она вышла на поляну, ветер бросился к ней, обнял за плечи, погладил щеки. Лита поднесла флейту к губам.

Первая нота вышла фальшивой, пронзительной, как крик птицы суви на рассвете. Но дальше мелодия полилась свободно и плавно, будто Лита тренировалась каждый день. Чего бы она хотела, если бы могла выбирать? Жить, как и прежде, в лесном доме с мамой? Не знать города, не уметь плавать, не услышать всех историй Пенелас, не представлять даже, что есть все эти деревни, все эти люди, не принимать младенцев, не стрелять из лука. И Лангур, в ее жизни не было бы Лангура. Но была бы жива Флон. Никто бы не забрал ралинов у Диланты и Вальтанаса, и маме с Кассионой не пришлось бы бежать из дома в горный храм, и Ярсун работал бы до сих пор на маяке, и Ойра не пропала бы бесследно. Ей надо бросить все, ей надо идти за Арыцкий перевал, к маме.

Она почувствовала его присутствие, только когда опустила флейту. Лангур стоял у дерева, будто не решаясь ступить на поляну, пока она играет.

– Ты будто разговариваешь с самим Тимирером, Тимирилис. И он тебе отвечает.