Литература факта и проект литературного позитивизма в Советском Союзе 1920-х годов

Первый всплеск ценности фактов часто связывают с возникновением gazetta – первых, еще рукописных, компиляций деловой информации, которые только в 1610-х годах в Германии войдут в симбиоз с печатным прессом[1225]. Это позволяет сделать парадоксальный вывод о том, что журналистика (факта) появилась на полвека раньше прессы[1226]. Однако было кому в самом конце XVI – начале XVII века постоять за факты, кроме венецианских купцов и мореходов. Именно в эти годы конструирует метод эмпирического познания и собственно вводит понятие «факта» Фрэнсис Бэкон, применяя для этого примечательную процедуру «терапии языка» и надеясь вылечить понимание, развращенное привычкой и общим ходом вещей[1227]. Таким образом, первые факты были зафиксированы не столько благодаря обширной переписке свободных граждан «республики букв», сколько вследствие применения своего рода карательной медицины – или, во всяком случае, дисциплинарных мер, направленных на слова. «Язык самих фактов» в XVII веке должен был сохранять нейтральность и как бы превосходить всякое интерпретативное усилие, позволить вещам «говорить самим за себя»[1228].

Девиз Лондонского королевского общества, основанного по заветам Бэкона и по-прежнему направленного против схоластического знания и «авторитета слов», гласил Nullius in verba и обозначал ставку на строго экспериментальное знание и доказательный научный метод. Среди основателей этой первой формализованной «Академии наук» значились изобретатель воздушного насоса Роберт Бойль[1229] и изобретатель искусственного языка Джон Уилкинс[1230], что подсказывает, что факты не столько отказывались от услуг языка или социального капитала своих первооткрывателей, сколько рассчитывали переизобрести первый и перенаправить второй на благо более достоверного знания о природе.

Так или иначе, факты в зарождающейся науке и новости в зарождающейся журналистике в раннее Новое время стоили дорого, спрос на них превышал предложение, и поэтому в обоих доменах их предпочитали всевозможным интерпретациям, мнениям и спекуляциям. Однако в какой-то момент благодаря формализации языка науки и становлению журналистики печатной факты начали фиксироваться (или, если угодно, фабриковаться) и передаваться намного быстрее и в большем количестве – словом, оказались практически «в эпохе их технического воспроизводства». Когда таких атомов информации стало достаточно или даже слишком много, закономерно возросла ценность навигации по ним – возникли публицистика в журналистике и всевозможные универсализирующие доктрины в философии (науки) соответственно[1231].

Это можно было бы считать циклическим – и в этом малообъяснимым – перемещением акцента с достоинства дробных эмпирических фактов на добродетели трансцендентального аппарата, если бы периодически в конструкцию того и другого не вмешивались новые медиатехники[1232]. Так, с появлением телеграфа в начале XIX века факты не просто стали передаваться быстрее на дальние расстояния, но в силу этого изменились и качественно. Отрыв сообщения от тела приносящего его вестника проектировался со времен тех самых искусственных языков, которые должны были, с одной стороны, быть универсальными, а с другой стороны – отделить научные и политические сообщения от невежественной толпы[1233]. Однако, когда факты стало можно действительно получать без личного присутствия при проведении эксперимента или свершающемся политическом событии, но практически одновременно с ними, их – фактов – ценность снова достигла бэконовских показателей.

Только теперь это уже были позитивные факты Конта, пропагандировавшего распространение методов эмпирического познания на общественные науки. Если Бэкон был современником первых технических изобретений, позволявших снимать показания материи, как, например, телескоп (то есть конституировать факты эмпирически), то Конт был современником телеграфа, который ускорил их распространение, позволив преодолеть те самые предрассудки теологии и метафизики, которые еще ютились в таких обстоятельствах распространения знания, как излишества стиля или скорость работы почты[1234]. Разумеется, в это же время появлялись и более совершенные техники снятия сигнала – фотоаппарат, который так же хорошо фиксировал научные факты, как и запечатлевал сцены из общественной жизни[1235]. Одним словом, и инструменты фиксации, и аппараты передачи позволяли с 1830-х годов циркулировать фактам не только строго эмпирическим. Здесь наряду с научным на сцену выходит и литературный позитивизм, а в заглавиях общественно-литературных журналов все чаще начинают фигурировать «телескоп» и «телеграф»[1236].