Литература факта и проект литературного позитивизма в Советском Союзе 1920-х годов

Дальнейшая история фактов будет разворачиваться согласно тем же циклическим принципам технического расширения и дополнения трансцендентального аппарата, но история литературного позитивизма заканчивается с тем, как расходятся понятия «информации» и «знания»[1241]. Перепроизводство культурной информации и чувственных раздражителей было беспокойством уже модернистским[1242]. Еще столь медиологически чувствительный Ницше говорил о вреде исторической информации и предлагал нетривиальное решение сознательной целительной амнезии[1243]. Однако аутентичность культурного знания терялась не столько вследствие роста его объема, сколько в связи с показателем второго порядка – несовершенными механизмами его организации[1244]. «Высокий модернизм» еще оплакивал разрыв между избытком фактов и дефицитом навыков их усвоения, дисбаланс между новыми средствами массовой информации и устаревшими культурными техниками навигации, оставаясь, таким образом, на стороне гибнущей культуры[1245]. Левый авангард, в свою очередь, делает акцент на новых технологиях записи и считывания как неизбежных в массовом обществе, но тем самым выходит за пределы литературы[1246]. Так, наиболее показательно в этом отношении поведение Беньямина, констатирующего «оскудение искусства повествования»[1247], хотя в его персональном творчестве новые на тот момент медиа не столько противостоят аутентичному опыту рассказываемого мира (или воспринимаемой ауры), сколько порождают новые повествовательные техники, позволяющие извлекать смысл из самих новых технологических принуждений и жанров медиакоммуникации[1248].

Вместе с тем истории науки и журналистики продолжают сохранять некоторый параллелизм друг с другом, как и само понятие факта, переживающее, однако, все более и более причудливые превращение и практически теряющее связь с Бэконом, Контом или Дюркгеймом. Постскриптумом к истории факта или длящейся ситуации послежития позитивизма можно назвать дискуссию, разворачивающуюся в диапазоне от ревизии понятия факта во французской социологии науки и техники[1249] до очевидно связанной с ней коррупции понятия факта в современном медиадискурсе. В качестве обозначающего начало поворота можно привести текст Брюно Латура «Почему выдохлась критика?» – как наиболее поздний из тех, в котором он еще сам призывает отказаться от «фактических реалий» (matter of fact) в пользу чего-то более подвижного, и одновременно как один из первых, в котором он уже задается вопросом, была ли верной стратегия деконструкции научного факта перед лицом надвигающихся «пост-фактов»[1250]:

Было ли ошибкой с моей стороны принять участие в становлении области исследований, которая известна как социология науки? Достаточно ли сказать, что мы имели в виду совсем не то, когда мы это говорили? Почему я не могу без запинки произнести: глобальное потепление – это факт, хотите вы этого или нет?[1251]

* * *

Итак, категория факта позволила основать процедуру научной аргументации и юридического доказательства вне отсылки к божественному авторитету и без претензии на чрезвычайное положение[1252]. В рамках возникшей с эмпирическими науками «культуры факта» (Барбара Шапиро)[1253] наблюдаемое или свидетельствуемое действие или положение вещей наделяет слова силой не только в суде и науке, но и в истории и журналистике. С середины XIX века категория факта, как и весь позитивистский проект в науке (а вместе с ним и реалистический – в искусстве), едва будучи основан, переживает все более серьезную критику и сталкивается с враждебной факту эпистемологией и эстетикой. Такой поздний трансцендентализм постепенно получает эмпирическое обоснование в психофизиологии и образует дискурсивную инфраструктуру модернизма, в которой скорее будет «важно пережить делание вещи», чем обнаружить наличные факты. И вслед за последним всплеском интереса к фактам в конце 1920-х – начале 1930-х, в течение XX века с ним будет все чаще конкурировать представление о том, что любая реальность конституируется волевым, перформативным, дискурсивным действием или посредством власти-знания[1254]. Таким образом, в эпизодах становления автономной литературы и развития того, что мы называем литературным позитивизмом, словесность и, шире, искусства оказываются вовлечены в историю и циркуляцию понятия факта, что и стало основным предметом рассмотрения в нашем исследовании и чему стоит тоже подвести краткий итог.

2. Факты в литературе (литературный позитивизм)