К середине 1950‐х гг. методологическая критика контент-аналитических исследований выявила аморфность теоретического основания для отбора и формализации семантических единиц, на которых строится вся исследовательская техника данного метода[196]
. Интуитивное выделение единиц на основе «здравого смысла», а также опросы «экспертных читателей»[197] замыкали круг объясняемого материала самой процедурой объяснения. Выход из него, вопреки прежним утверждениям контент-анализа, открывался только с теоретической проработкой значений как «социального» или «культурного», так и «литературного». Как писал М. Элбрехт, один из наиболее представительных исследователей, основывавшихся на методике контент-анализа, отказываясь дать определенный ответ на вопрос, является ли литература средством социального контроля, формой отражения общества или механизмом влияния на поведенческие установки, нормы мышления и чувствования, «принимая во внимание следствия этих вариантов концепции отражения (общества в литературе. – Л. Г.), становится очевидным, что теория не только не бесполезна, но что она просто необходима для более общих исследований. Достоверность литературы и искусства как индикаторов состояния общества и культуры может быть просто уничтожена другими показателями, так что неизбежной становится опасность неконтролируемого выведения “духа времени” из его искусства и повторного обнаружения его в искусстве этого же времени – опасность, которую Девото называет “литературным софизмом”. <…> Поэтому утверждение это можно сформулировать следующим образом: если литература и отражает нечто социальное, то она в равной мере и укрепляет и подтверждает культурные нормы, установки и верования. <…> Другими словами, она скорее отражает культурные нормы, как считал П. Сорокин, чем общество»[198].Лишь позднейшее (относящееся к 1960–1970‐м гг.) систематическое изучение ее, описание ее форм, типовых особенностей построения, среды распространения, идеологических и культурных ценностей, несомых ею, прежде всего систематическое упорядочение и литературоведческое изучение, обнаружило, что «массовая» литература – это не предметная область, не литература определенного эстетического типа, обладающая собственными конструктивными и стилистическими особенностями, а исследовательская проблема
[199], которая требует анализа идеологии высокой литературы, исследования групповых ценностей литературоведов, которые маркируют ее тематическое своеобразие как чисто эстетическое. Работы М. Грайнера, В. Килли, Х. Фольтина, Х. Кройцера, Г. Баузингера, М. Божана и др., несмотря на их разногласия по поводу оценки «тривиальной литературы», выявили, что не существует специфических жанровых, конструктивных и стилистических особенностей произведений, относимых к низовой словесности. Напротив, нередко фиксируется парадоксальность и относительность критериев оценки произведений: то, что считалось «высоким» и «подлинным», со временем становилось избитым и тривиальным, уходило в детское или массовое чтение, и наоборот, признаваемое современниками как малоценное стало относиться к настоящей литературе (например, «Дон Кихот» и т. д.).Работы по изучению малоценной литературы дали существенные выводы, позволившие расширить сферу применения социологического анализа к произведениям классической и высокой литературы.
2. «Литература и общество»: литература как культура и литература как общество
Систематическое изучение тривиальной литературы, описание ее форм, типовых особенностей построения, ее истоков, среды распространения, идеологических и культурных ценностей, несомых ею, обнаружило, что это не предметная сфера, не литература определенного типа, а исследовательская проблема, требующая анализа идеологии «высокой» литературы, а значит, и тех групповых ценностей литературоведов, которые маркируют тематическое своеобразие
как чисто эстетическое. Каких-либо специфических – жанровых, конструктивных, стилистических – признаков произведений, относимых к низовой словесности, нет – напротив, как мы указывали выше, само представление, на основе которого литература и общество приравниваются друг к другу, как бы это ни было очевидным для нас сейчас, является продуктом своеобразной социально-исторической и культурной ситуации XVIII в.; оно чуждо античной и средневековой традиции и едва ли где может быть зафиксировано вне европейской культуры последних двухсот лет. Однако именно сохранением его или трансформацией обусловлены постановка проблем и принципы работы большинства социологов литературы вплоть до недавнего времени.