Литература как социальный институт: Сборник работ

Однако за пределами этой специализированной социологической рефлексии оба эти понятия – общество и культура – сохранили всю свою аморфность, взаимообратимость и указанные выше ценностные (оценочные, квалифицирующие) компоненты.

Сходные семантические трансформации претерпела историческая динамика понятия «литература», в общих чертах прослеженная Р. Эскарпи, Х. Кройцером и др. Континуум этих изменений может быть намечен (в отношении нашей проблематики) разложением представлений о литературе (имевших хождение еще в начале XIX в.) как письменно закрепленной «высокой традиции» на а) совокупность значимых образцов текстов и б) их носителей или держателей (как, например, у Вольтера) – «общества» «истинных» писателей, мира просвещенных и достойных. В процессе универсализации понятие «литература», сохранив за собой высокий статус репрезентации «культуры» в ее современном становлению самой идеологии культуры смысле, в значительной степени потеряло непременную связь с приписыванием ее жизненному укладу определенных социальных групп (как покровителей и адресатов, так и носителей). Утратив вместе с классицизмом непременный, канонический предмет изображения, литература в большей мере обрела достоинства индивидуального (в разных аспектах), инструментального и экспрессивного достижения, гомогенного программе «культуры». Ее носители, обладатели приобрели возможность использовать свои способности учить «культуре», истолковывать, объяснять ее и тем самым «влиять» на общество (расценивая эту возможность как основание для претензий на легитимность своего авторитета и вместе с тем в качестве символов собственной групповой солидарности).

В Германии долгое время подобные группы интеллектуально влиятельных элит назывались «буржуазией образования». С существованием этих групп, выработавших основные формы идеологии литературы, и связаны те культурные нормы, которые вплоть до сегодняшнего дня определяют легитимный статус литераторов в социальной системе. В. Изер видит важнейшее функционально-историческое значение литературы (прежде всего XIX в.) в том, что она уничтожила те ценностные, смысловые «дефициты, которые явились результатом соответствующих систем, выступающих с претензиями универсального объяснения. В XIX в. более или менее стабильная иерархия значимости наличных культурных систем выродилась из‐за растущей комплексности отдельных систем, увеличения их числа и, видимо, из‐за разворачивающейся в результате этого между ними конкуренции. Конкурирующие друг с другом системы объяснения, от теологии до науки, взаимно и постоянно ограничивали значимость претензий (на абсолютность своих миров. – Л. Г.), так что началось (пропорционально подобным ограничениям) усиление значимости фикции в качестве уравновешивания производимых дефицитов знания и объяснения»[201].

Этот идеологический характер представлений об эстетическом «творчестве», соответственно о роли литературы обеспечил ценностный авторитет и легитимность статуса художника как независимого, индивидуалистического творца, источника оригинальности. Жизнеустроительное значение продуцируемых им образцов, претензии на репрезентацию культуры в целом, защищенные от критического анализа его «независимостью» и «незаинтересованностью», придали литературе в целом, а значит, и группе интерпретаторов, критике, интересы которой в соответствии со всей системой идеологического выражения представляются всеобщими, нормативный идеологический характер. Нормативность представлений каждой группы (писателей, критиков, издателей, школьных учителей, цензоров и проч.) выражалась в четкой иерархии стандартов изображения и изображаемого, их оценок, а значит, и в различении «подлинного» и «неподлинного» искусства и литературы, в задачах учительства, в том числе и «народного воспитания», дидактики, авторитетности, и в отношении ко всем прочим социальным (иерархически низовым или дискриминируемым и непривилегированным) группам[202]. Отраженные в теориях и концепциях литературы идеологические претензии литературных групп на культурное господство предопределили системы отбора писателей известного типа, т. е. содержательный состав «настоящей» литературы, устанавливая «традицию» и содержание «подлинной культуры». Патетика «жизне– и правдоподобия», тождества выражения и познания, обусловила блокировку разнообразных импульсов рационализации литературной культуры, недифференцированность аналитической и интерпретативной деятельности «нормального» филолога, его неспециализированность: литературовед обычно занимается определенными «авторами», «именами», а не проблемами.