Литературные конструкции, текстовые построения (характеры, ситуации) в исследованиях этих лет (в качестве общеметодологических принципов принимались идеи Дж. Мида, Э. Кассирера, С. Лангер, К. Бёрка и другие) рассматривались как символические образцы, служащие для опосредования социального взаимодействия, как культурные механизмы, обеспечивающие согласованность
Репрезентируемые в тексте ситуации (драматические столкновения, коллизии – будь то в форме авторского описания или диалога – идеальные демонстрации элементов мотивационной структуры) отождествлялись со стандартами представлений о типовом поведении носителя такого-то положения (отца, учителя, бизнесмена, женщины-домохозяйки и т. п.), т. е. как
Наиболее существен здесь момент «взаимности», который обеспечивается оценочной репрезентацией мотивационной структуры поведения героев. Генерализация этой оценки, ее тематизированная репрезентация в драматической форме объясняет важнейшую социокультурную роль литературы – институционализацию ценностей, «обращение чувств и сырых эмоций в культурно оцененные действия»[206]
.Этот же момент подчеркивает Х. Фюген, когда рассматривает «объективированность культуры в литературе» как важнейший аспект «социального феномена литературы»[207]
. Благодаря такой объективированности смысловые, семантические значения, даже будучи представлены со значительной степенью генерализации, могут служить в качестве объяснения определенных аспектов поведения или социальных отношений. Критикуя В. Беегера, пытавшегося реализовать проект социологии литературы, основываясь на принципах Л. фон Визе, и утверждавшего, что «основные формы социального взаимодействия и литературные формы изображения идентичны»[208], Фюген подчеркивал различие между ними, делающее необходимым учет позиции исследователя, модальный статус объяснения и др. Исследуемый литературный текст, пишет Фюген, «актуализирует смысловые компоненты фундаментальных социальных отношений, основную структуру социального отношения»[209].