Литература как социальный институт: Сборник работ

Условием возможности использования единиц генерализации является установление ее границ, либо содержательных (границ той или иной теории), либо методических (пределов метода). Сторонниками формального метода был избран второй вариант. Попытаемся показать это на центральных категориях Тынянова «система» и «функция», сохраняющих связь с биологическими аналогиями. Теоретического определения «системы» и эмпирического описания целостности конкретной исторической системы литературы у Тынянова нет. Есть скорее методологический постулат системности, т. е. требование исследователю усматривать систему в соответствующем эмпирическом материале. Конструктивных, содержательных признаков системности Тыняновым не дано. Вместе с этим не указаны границы системы, т. е. теоретические принципы перехода от одной системы к другой, а стало быть – принципы их иерархии или структуры. Поскольку же, кроме того, не эксплицирован и специфический теоретический интерес Тынянова как исследователя, то категория системы в данном случае используется как простая аналогия, т. е. как методический регулятив действий исследователя – правило функционального соотнесения потенциальных смысловых элементов, позволяющее методически удерживать единство своего предмета. Порядок перехода от системы к системе и, соответственно, использование одного, более общего семантического контекста для указания на функциональность по отношению к нему другого обусловлены произвольным изменением направления исследовательского анализа, т. е. изменением самой проблематики, логически никак не детерминированным. Однако этот субъективный «произвол» исследователя определен наличными культурными формами: как набор компонентов каждого задаваемого ряда (или системы), так и их соотнесенность (рядоположенность, «ближайший» литературный или социальный ряд) определяются «естественными» и анонимными нормами «здравого смысла». Так, Тынянов в принципе не отвергает обычных литературных маркировок типа «жанр», «стиль», «ритм», «роман» и проч., хотя и не дает им содержательной интерпретации. Это позволяет ему характеризовать свою работу все же как литературоведческую, а, скажем, не культурологическую (как у О. М. Фрейденберг) и тем самым в методических правилах удерживать единство и статус литературоведения как дисциплины. Оригинальность его обращения с этими категориями заключается в их историзации. Однако то, в чем Тынянов видел способ объяснения эволюции литературных явлений, есть лишь факт проявления эволюционирования, а не источник или механизм эволюции. Он предполагал найти во внешнем по отношению к определенному ряду или системе контексте значений (которому так же методически вменяется в свою очередь признак системности) как условия функциональности (взаимосвязи значений), так и сам источник изменений (приписывания одному из этих элементов свойств причинности), что методически невозможно. Другими словами, Тынянов соединяет два различных способа объяснения: системно-функциональный и причинный, объединяя их в требовании эволюционного подхода. Отсутствие теории литературы как социального института и как культурной системы (как, впрочем, и элиминирование самого понятия культуры – хотя бы в форме философии культуры) препятствовало установлению причинных связей, основанных на генерализующей дескрипции. (В этом смысле была справедливой критика тыняновской концепции эволюции М. М. Бахтиным[233].) Неэксплицированное соединение двух различных подходов вело к трактовке эволюции как «скачка», «смещения», «мутации» и возвращало исследователя к обнаружению этих феноменов «как бы» в самом историческом материале. Эмпирической легитимацией этого обращения к истории служили субъективные свидетельства самих современников, так или иначе реагировавших на историческое изменение. А это значило, что история литературы намечалась в своем специфическом аспекте: в поле внимания исследователя оказывались именно те группы, которые, как и исследователь, осознают свою ситуацию как проблематическую, – «архаисты» или «новаторы».

Сознательно упрощая положение, мы можем сказать, что теоретический язык и системно-функциональные аналогии, в том числе биологические и лингвистические, использовались Тыняновым не столько как последовательное, генерализующее описание и конструирование общего литературного процесса, сколько как методическое средство дистанцирования от априорных, рутинных представлений о литературе. В этой своей пропедевтической функции они явились предпосылкой эмпирической работы Тынянова как историка.