Литература как социальный институт: Сборник работ

Если говорить о развертывании системно-функциональных постулатов Тынянова и ОПОЯЗа, то, как показывает логика развития научного знания, в сходных ситуациях другие дисциплины, получавшие аналогичный импульс и так же ориентировавшиеся на биологию и лингвистику, как, например, социология или культурантропология, искали выхода во введении общих рамок анализа. Ими служили системы социального взаимодействия, опосредованного символическими образцами. Эти системы аналитически интерпретировались как иерархия подсистем. Предметное же видение при этом формулировалось в терминах социального равновесия, которое обеспечивается механизмами символического обмена, солидарности и т. п. Теоретический интерес исследователя, методически эксплицированный в саморефлексии социолога (содержательные проблемы процессов рационализации), задал ось отбора и организации исторического материала и определил набор типологических категорий (эволюционных универсалий) для фиксации динамических аспектов системы. Характерно в этой связи, что системные лингвистические идеи Р. О. Якобсона были помещены основоположником структурного функционализма в социологии Т. Парсонсом в общую рамку систем социального действия и позволили ему содержательно интерпретировать язык как общественное средство символического обмена, по аналогии с деньгами, властью, аффектом и т. п.

Поиски пределов релятивизации литературного материала логически вели Тынянова и других к выявлению тех моментов текста и социальной среды, которые позволяют удерживать динамическое единство произведения и литературного процесса. Они усматривались в коммуникативных особенностях текста, дающих возможность выстроить систему опосредований между автором и публикой. К этому вели некоторые аспекты интерпретации «литературного быта», «литературной личности», «легенды», «поэтов с биографией», «псевдонима» и т. п., указывающие на значимость фигуры читателя. «Когда литературе трудно, начинают говорить о читателе… читатель, введенный в литературу, оказывается тем литературным двигателем, которого только и недоставало, чтобы сдвинуть слово с мертвой точки. Это – как бы “мотивировка” для выхода из тупиков. И такой “внутренний” расчет на читателя помогает в периоды кризиса (Некрасов)» (ПИЛК, с. 170). Эти идеи, развитые впоследствии (через посредство Пражского лингвистического кружка и прежде всего Р. О. Якобсона) так называемой «рецептивной эстетикой» (Х. Р. Яуссом, В. Изером и др.), стимулировали разработку проблематики «имплицитного читателя» и «имплицитного автора», т. е. тех инстанций, которые определяют структурирование актуального литературного взаимодействия. В их семантических конструкциях исследователь обнаруживает историчность и культурность литературного материала и экспрессивной техники, а это дает возможность построения эмпирической истории литературы как истории рецепций и истории интерпретаций произведений и текстов. Историчность подхода вкупе с методической рефлексией над собственной культурной позицией, осознание себя в историческом ряду традиции открыли для исследователей новые, обычно дискриминируемые литературоведением предметные области – массовую литературу, пограничные эстетические феномены и т. д.