Литература как жизнь. Том II

«Это Пушкин был нерасчётлив? Он был очень расчётлив», – Соболевский, из ближайших пушкинских друзей, огрызнулся, читая жизнеописание поэта, в котором тот был представлен существующим в мире сладких звуков. Но какая же расчётливость, если похоронить его было не на что? Пушкин набросал свой словесный автопортрет просиживающего ночами вместо письменного за карточным столом, и тот же «гуляка праздный» на самом-то деле, по мнению друга, хорошо его знавшего, был расчётлив и даже очень расчетлив. Как был расчётлив поэт? В чём проявлялась его расчётливость? Верить ли ему на слово, когда друзьям он сообщает, будто, читая собственное творение, бил в ладоши и одобрительно вскрикивал? Взыскательный художник действительно был доволен? А что если это напускной восторг, за которым скрывается недовольство собой, в чем Пушкина и подозревал Надеждин? Пушкин выдумывал истории из своей жизни – свидетельства читаю в «Хронике». Например, утверждал, будто во время прогулки верхом ему представилась сцена у фонтана, которую он успел забыть, пока добрался домой, созданное им впоследствии уступало возникшему в порыве вдохновения. В самом деле забыл или же создавал миф о себе, как поступал его английский современник Кольридж? Если создавал, то из какого расчета? Чтобы творчество дополнить мифотворчеством?

В скандально нашумевших «Прогулках с Пушкиным» Абрам Терц, он же наш Андрей Синявский, низвел Пушкина до Хлестакова, развивая без сноски мысль Юрия Тынянова о легкомыслии поэта. Легкомыслие и ветреность поэту были свойственны, на это намекал Гоголь, об этом вспоминали друзья. Юрий Дружников называет характер Пушкина вздорным – от такой характеристики может покоробить, но и «Хроника» дает множество тому свидетельств. Однако не хлестаковским же бойким пером создано «Когда для смертного умолкнет шумный день…». Стихи о том написаны: шум отлетел и «с отвращением читаю жизнь мою…». Вопрос для биографа: рука, создавшая элегию, и те же руки тасуют карты колоду за колодой – как связаны с бессмертным творческим созданием легкомыслие и житейская безответственность? Биографий, отвечающих на такой вопрос, я не читал, не отвечает на вопрос и Дружников, хотя не раз говорит о карточной игре и об элегии.

Занимаясь писательскими биографиями, пришел я к выводу: всё известное о писателе – правда, в той или иной мере, даже ложь соответствует характеру оклеветанного, крупица истины есть и в клевете, кривое зеркало искажает реальные черты. Трудно всю правду о писателе соединить в единый облик, потому что недостатки могут оказаться продолжением достоинств, а причинно-следственная связь между ними нам неведома. У Бернарда Шоу в «Докторской дилемме» творцу дают умереть, чтобы жили его творения: публике нет дела до того, что художник был человеком несносным и даже никудышным. На Западе теперь уже принимается за аксиому: «Многие великие художники, композиторы и писатели были отвратительными людьми». Однако не установлена точка отсчета, являлись ли широко известные отвратительные люди в самом деле великими художниками, композиторами и писателями.

Гений и злодейство совместны? Смотря, что за гений и какое злодейство! Ведь нередко свою гениальность доказывают в первую очередь и главным образом отвратительностью, особенно – наглостью и просто подлостью, причем, публику это устраивает: есть, о чём поговорить. Некрологи полны сведений о том, сколько пил и с кем переспал, кому нахамил и кому навредил, то есть насколько отвратителен был творец. Не сообщается или же сообщается походя, чем он собственно был велик, помимо количества выпитого, а также наделанных гадостей. Средства рекламы и всяческих коммуникаций позволяют сделать житейские подробности из жизни писателя интереснее его произведений, общеизвестный облик художника, композитора и писателя действует на воображение публики сильнее его творчества. А если это действительно великие творцы, то в чём проявлялась их отвратительность: был неопрятен, не отдавал денежные долги или невинных совращал?