Литература как жизнь. Том II

Среда, при квазисоциализме процветавшая, была разнородной, но одинаково зависимой от системы, называемой социалистической, а система была кастовой. Не мне это в голову пришло. «У вас же кастовая система!» – Анна Балакян сразу, как только приехала к нам, поняла, как понимал всякий опытный человек с Запада. В привилегированную касту входила партийно-правительственная верхушка, высшие слои бюрократии, руководители крупнейших предприятий, часть интеллигенции, технической и творческой, и воротилы черного рынка. Теневую экономику создавали такие, как Секретарь Краснодарского Крайкома Сергей Медунов, а таким, как Секретарь соседнего Ставропольского Крайкома Михаил Горбачев, осталось её легализовать. Свою сбивчивую речь Горбачев вел о реформах. Кто же против преобразований? На самом же деле готовилось присвоение государственной собственности узким кругом живших во внутренней эмиграции и принадлежавших к верхам советского общества. Они синхронно справляли именины и на Антона, и на Онуфрия. Для отвода глаз бросали подачки прочим. Мы с женой и сыном, как миллионы москвичей, приватизировали двухкомнатную квартиру – за двадцать долларов, а приобщенные прибирали к рукам вовсе задаром фабрики, заводы и целые промышленности. На стороне воровства и обмана стояли все, кто сумел преуспеть. Другого способа не было. Так дед Генри Адамса разбогател, рискуя жизнями отправляемых в плавание на худых посудинах. У нас разбогатели, присвоив себе национальное достояние (выделяю, надеясь, это прочтут в школьных учебниках будущего) Мне как главному редактору предлагали приватизировать весь этаж, где помещались «Вопросы литературы», но я понятия не имел о том, как приватизировать и что делать с огромным пространством. Мне в голову не приходило, что это возможно, но сами собой в голове возникали известные мне названия происходившего когда-то и повторяющегося у нас на глазах: Славная Революция, компрадоры, мексиканизация Москвы, личное обогащение за счетраспродажи страны на вынос…

Рауль Мир-Хайдаров, писатель из Средней Азии, где приватизация, законом не прикрытая, пошла ещё раньше, подарил мне «Пешие прогулки», свой первый роман. Рауль стал жертвой мстительных покушений, попал в больницу, стал инвалидом, и всё потому, что изобразил частную фабрику рубашек. Мстили ему узнавшие себя в его повествовании. А я не мог найти экономически сведущего литератора, который бы написал по поводу этой книжки в духереальной критики. Было что сказать, договаривая, о новом, ещё присоветском «темном царстве», и уже можно было это сделать, квалифицированно обобщить за Рауля, однако не находилось автора, мозги должным образом не работали. По телевидению шла серия «Следствие ведут знатоки», в которой Народный артист Якут показал тип проходимца нового типа, неотличимого от интеллигента, ответственного работника, театрального администратора, литератора, а на самом деле бандита. Роль, сыгранная Якутом, оказалась пророческой: у реформаторов с образованием, с высшим образованием и с учеными степенями, обнаружилось прошлое криминальное. «Брютальность ужасает», – поделился со мной один из Братьев Вайнеров, наших Конан-Дойлей. Он слегка исказил слово брутальность, я думаю, чтобы я лучше понял, о чем он говорит – беспредельная жестокость в погоне за наживой.

Тогда впервые, мельком, у меня проскочила мысль, на которой теперь настаиваю, поскольку я регулярно читал зарубежную прессу: везде одно и то же, лишь формы разные, но процессы не признают границ. Когда Александр Николаевич Яковлев толковал об «иждивенческом социализме», Маргарет Тэтчер призывала прекратить «дармовые подачки» при капитализме. Завершилось одним и тем же у нас и у них. Кто подачек получал мало, стал получать ещё меньше, кто роскошествовал на иждивении у социализма, те широко зажили при капитализме, обратив содержание государственное в частную собственность. В послевоенное время англичанам, чтобы жить со слугами, приходилось ехать в Южную Африку. При Железной Леди колесо истории сделало оборот, и в Англии опять зажили со слугами[187]. Зажили со слугами и у нас.