Литература как жизнь. Том II

Разговорились мы с Верой Константиновной не о лошадях собственно, а о «лошадиной» литературе. Вкусы Великой Княгини остановились где-то в конце девятнадцатого столетия, на «КрасавцеВороном». Признавая свою отсталость, моя собеседница выразила желание пополнить свои иппические знания и по возможности модернизироваться. Написал я Дику Френсису с просьбой выслать высококровной читательнице любой из его скаковых «криминальных» романов. Попросил и своего прежнего партнера по Двусторонней Комиссии, собирателя американского фольклора, Билла Ферриса, чтобы он послал Ее Высочеству изданную им исповедь конского барышника. Билл просьбу выполнил, это я знаю твердо, осталось неведомым, как восприняла высокородная читательница достоверное повествование, сохранившее все звуки, словарь и ароматы конюшни. Вскоре мне пришло приглашение от Славяно-Балтийского Отделения Нью-Йоркской публичной библиотеки на заседание, где будет дан обзор материалов, поступивших после кончины троюродной сестры Николая II Веры Константиновны Романовой. Докладывал директор Отделения, наш партнер по Двусторонней Комиссии Эдвард Казинец, говорил он о рукописях К. Р., об иконах с золотыми окладами, об уникальном, в инкрустированном переплете, издании Библии, о фамильных фотоальбомах, но о конских торгах не прозвучало ни слова.

Отец Дмитрий

«Свободная мысль».

Журнал, в котором печатался Д. Д. Григорьев.

Дмитрий Дмитриевич Григорьев (1919–2007) – профессор литературы Джорджтаунского Университета, преподобный Отец Дмитрий, протоиерей Православной Церкви Америки, богослов, настоятель Свято-Николаевского Собора в Вашингтоне. После кончины его супруги, матушки Нины Владимировны, остался одинок, его приютили прихожане, семья Евсиковых. Они, Ирина Иосифовна и Виктор Васильевич, позволили нам с женой посетить Дмитрия Дмитриевича у них в доме в г. Бетесда, штат Мэриленд. Нашу беседу мы записали на пленке. Печатный текст, к сожалению, не передает мягко-негромкий голос ДимДимыча – речь русских, сверстников ХХ века. Так говорили и обитатели Толстовской фермы – без агрессии в отличие, скажем, от моего грубого говора, и этот контраст слышен на пленке, когда ответы перемежаются вопросами.

Вопрос: Пожалуйста, расскажите о себе, о своей необычной судьбе.

Д. Д. Я лично никогда не думал, что моя судьба как-то интересна, но, с другой стороны, Лермонтов в предисловии к «Герою нашего времени» говорит, что судьба каждого человека интересна. У меня действительно обстоятельства так сложились, что они, может быть, представляют интерес вне зависимости от меня самого.

Родители мои должны были в спешном порядке покинуть Россию, фактически бежать. Ещё правильнее сказать: мой отец бежал из-под расстрела, его арестовали – он был членом Главного Управления Красного Креста. Председательницей Красного Креста была Императрица Александра Федоровна. Главная квартира [Комитета] помещалась в Царском селе, и родители мои вторую половину Первой Мировой войны жили в Царском. А до этого мой отец был Губернатором Сахалинским – Дальневосточной провинции, то есть Сахалина [так!] и Николаевска-на-Амуре[221].

Когда случилась революция, отец метался, хотел найти свое место, участвовал во мне неизвестных заговорах. Так или иначе, в 18-м году он опять оказался в Царском селе, приехал на свою квартиру с моей матерью и с моей маленькой сестрой. Здесь ночью, как рассказывала мать, его арестовали. Это был ноябрь месяц, пришли матросы, сделали обыск и повели его в Чека. Мать знала тот дом, и она, не зная, как помочь отцу, схватила иконку и побежала в Чека. Там вдруг к ней подходит некто и спрашивает: «Барыня, что вы тут делаете?» Это оказался солдат, который служил стражником при доме Губернатора в Николаевске-на-Амуре. Он хорошо относился к моему отцу, сказал матери: «Подождите, я всё устрою». И действительно, через несколько минут вывел отца, сказал, что нужно торопиться, потому что очень опасно. Он дал возможность моей матери дойти до квартиры и взять сестру. Он торопился, боялся преследования, и, кроме того, отходил последний поезд в Ригу. В то время это была единственная возможность выехать. Он посадил в поезд отца, мать, сестру, а я уже существовал во чреве матери.

Вопрос. Значит, вы бежали от революции во чреве матери?

Д. Д. Ну, если говорят, что… как его звали… глава Временного правительства…Керенский будто бы бежал в женском платье, то я бежал в материнской утробе.

Вопрос. Питер Устинов, английский писатель русского происхождения, рассказывает в мемуарах, что выехал эмбрионом. Напоминает ли судьба ваших родителей случившееся со многими эмигрантами дворянского происхождения, которым уехать помогли их бывшие слуги?

Д. Д. Действительно, таких случаев, вероятно, было много. Ведь не могли же все озвереть. С той и с другой стороны были плохие люди, были хорошие люди, и случалось, что хорошие люди находили друг друга.