Литература как жизнь. Том II

О Купере я так и не написал, не считая послесловия к «Шпиону», вышедшему в «Золотой библиотеке» Детгиза, и оставшихся ненапечатанными сопроводительных статей к так называемым «домашним» романам Купера в постсоветском издательстве «Ладомир». Издательство, судя по списку их книг, придерживалось консервативного уклона, но действовало в духе новых времен: нас с Александром Ващенко они просто обманули, мы все нам заказанное написали, а издательство возьми да исчезни. Что же касается биографии Купера, то в одном, ещё государственном издательстве, сменился галс, и я не попал в план, в другом, тоже государственном, я сам тянул и выпал из плана. Главное же, помимо юношеских воспоминаний, я не знал, о чем писать – не понимал конфликта Купера с его страной, и кое-что понимать начал лишь с тех пор, как познакомился с Генри. Он дал мне разрешение пользоваться семейными архивами, помещенными в библиотеку Йеля (Генри закончил этот университет, а его знаменитый предок из того же университета был исключен за плохое поведение). Однако и в архивах я не нашел ключа к ответу на вопрос, который, мне казалось, отвечал на все вопросы. Вообразим анкету: «Был… Не был… Не находился… Не привлекался…». Помните, у Маяковского в комедии «Клоп» диалог: «Что у него в графе, чем занимался до 17-го года?» Отвечают: «Написано: был в партии» – «А что дальше поставлено, б или м?» – «Нет ни бе, ни ме». А на чьей стороне был созданный Купером протоамериканец Натти Бумпо? «Чем занимался до 1776 года» – не заполнен пункт, за кого же в годы Американской Революции сражался Кожаный Чулок, он же Следопыт, он же Зверобой и Соколиный Глаз. У нас сколько чернил было пролито в спорах о шолоховском Григории Мелехове: перешёл он на сторону советской власти или не перешёл? Споры понятны: в «Тихом Доне» вопрос оставлен открытым. А в Саге Кожаного Чулка такой же вопрос даже не задан и критикой не обсуждался.

Натти, по его собственным словам, «сын Королевского солдата», служил у английского полковника. Однако сын солдата не уточняет, когда же это было: во время революции или после? Лесному скитальцу было ясно, за кого стоять в борьбе англичан с французами, а также с индейцами, принявшими сторону французов. «Круши мерзавцев!» – кричит Натти. Так написано в «Последнем из могикан», повествовании об англо-французском соперничестве. А кто же стали для него мерзавцами, когда совершился раскол между английскими колонистами, и одни остались верны королю, а другие против короля восстали? В кого тогда без промаха бил Соколиный Глаз?

Натти – персонаж, у него своей воли нет, от четкого ответа на вопрос уклонялся его создатель. Джеймс Фенимор Купер был «вместе с народом» (слова из «Пионеров»), держался заодно с колонистами, которые пошли против короля, однако через жену породнился с роялистстами, кланом де Ланси, а те были так богаты, им принадлежало столько движимости и недвижимости, что всего и не конфискуешь. Большие поместья в колониальной Америке по размеру превосходили небольшие европейские страны. В Нью-Йорке на земле де Ланси есть улица их имени, мелкие лавочники на той улице торгуют подержанными вещами (прибежище мое, как и многих наших командировочных времен холодной войны), но торговцам, преимущественно еврейского происхождения, невдомек, что останься заокеанские колонии под властью Британской короны, им бы и не снилась эта улица, на которую они «поналезли со времен революции», по выражению писателя, породнившегося с де Ланси.

Разве Куперы не безродные пришельцы? Но они перебрались в Новый Свет задолго до революции! В «Последнем из могикан» содержится исторический экскурс на тему о том, что если одни приходят, то другие вынуждены потесниться. Гиббон говорит (в переводе Каченовского): «На всем земном шаре нет ни одной обширной страны, которая была бы найдена лишенною жителей, или коея первое населете можно бы определить съ некоторою историческою досто-верностию». Пытался я обсуждать эту тему с моими студентами, спрашивал: «Какой народ живет на своей земле?» – «Греки!» – кричали студенты родом из Греции. «Итальянцы!» – голоса итальянцев. Никто из них понятия не имел, что все – пришельцы. Студентов это не смущало. Их ничего не смущало. Они говорили: «Это, профессор, ваше мнение». Но уча других, учишься сам, и мои студенты о многом заставили меня задуматься.

«Купер не мог не чувствовать себя одиноким в своей стране».

«История американской литературы».[230]

«Купер чувствовал, что его новые вещи не пользуются успехом».

«История литературы

США».[231]