Литература как жизнь. Том II

Прибавлю ещё один изворот судьбы. В родстве с Марком Твеном состоял и мой друг Труман. Тут, мне казалось, и следовало искать причину, почему рукопись оказалась на чердаке, спрятанная родственниками от самих себя и от соседей. Свою догадку я высказал Роберту Хирсту, он усмехнулся: «На родственную связь с Марком Твеном посягает множество людей». Действительно, претендентов на родство с американским классиком даже больше, чем участников ленинского субботника, помогавших Ильичу нести бревно, а их число за годы советской власти выросло до нескольких сотен. Но Труман, свойственник писателя по материнской линии, поведал мне об именитом родстве без хвастовства, упомянул лишь однажды и как-то нехотя. У Конни, его жены, я спросил, в чем причина такой застенчивости. Удивляясь моей недогадливости, Конни ответила: «Ну, как же! Ведь Сэм опозорил семью – сбежал из дома». «Сэм», то есть Сэмюель Клеменс, шестой сын Джона Клеменса, действительно сбежал. Ему было восемнадцать лет, в двадцать восемь он стал Марком Твеном. Но семья, как видно, продолжала считать себя опозоренной, почему рукопись и оказалась на чердаке, спрятанная от людских глаз.

Гек Финн – спутник всей моей жизни, роман читаю и перечитываю. Обычно, как бывает, если читать зарубежную классику на месте, читается иначе. Что мне с младых ногтей казалось эпопеей дерзких и рискованных мальчишеских проделок, то, оказавшись в Америке, я понял, почему Генри Льюис Менкен и Эрнест Хемингуэй отвели этой книге совершенно особое место. О разнице читательского восприятия я и докладывал моим слушателям. Энциклопедия обманов и самообманов – вот что такое эта книга. «Которые бы совсем не врамши, таких не видал», – в самом начале говорит Гек и дальше рассказывает о всевозможных надувательствах, начиная с воровства и кончая искусством, о котором Гек делает вывод: «И тут обман», – всего лишь иллюзия всамделишности.

Одновременно – неприятие правды, высказать которую пытается один-единственный из персонажей, доктор Робинсон, но правде не хотят верить. Простодушные сестры готовы доставшееся им наследство отдать двум жуликам, которые прикинулись братьями их покойного отца. В ответ на предостережение, сделанное доктором, верным другом покойного, старшая из наследниц тут же, с вызовом, вручает деньги проходимцу, а тот снисходительно обращается к предсказателю: «Доктор, когда нам станет плохо, мы пошлем за вами». А Гек?

Он подсовывает Духу Правды фальшивую монету, приговаривая: «Для Духа сойдет!». Подсовывает и сам же верит тому, что ему предсказывает им обманутый всеведущий дух. Сцена капсулирует представления Марка Твена о своих соотечественниках-простаках, тех и других, обманываемых и обманывающих. Ни тем, ни другим не приходит в голову, что у всего есть двойное дно и за всё, за наивную доверчивость или за наглое надувательство, приходится расплачиваться. Обманщик верит самообману – ситуация в нашей традиции равна по символической выразительности «Сну Обломова», что есть, выражаясь евангельски, камень преткновения на нашем пути, и нам не нравится, если со стороны указывают на наши не самые привлекательные свойства.

Марк Твен воссоздал особенность соотечественников, которой американцы сами же дали название – жить в отказе, to live in denial, и я говорил не своими словами – цитировал. Но мои слушатели всё равно вставали и уходили. После лекции я услышал от Белл: «Перебарщиваешь».

Откровение дочери. Памяти Джилл Саммерс-Фолкнер

«Сама не знаю, почему я вам не ответила».

Джил Саммерс-Фолкнер в разговоре.

Дочь Фолкнера не ответила мне, хотя обычно на такие посылки отвечают просто из вежливости. Отправил я ей, лошаднице, набор «лошадиных» фото-портретов, сделанных Алексеем Шторхом.

Портреты – ослепительные. Отправил, когда мы готовились к симпозиуму «Фолкнер и Шолохов», который должен был проходить в Москве и на Дону, в станице Вешенской. Американская сторона нам сообщила, что в их делегацию включена дочь Фолкнера, сообщили и просили, помимо основной программы, показать ей наших лошадей, если только это возможно. Возможно?! Уж что-нибудь ещё, а лошадей покажем! Начал я показ с посылки Лёшкиных фотографий.

Однако дочь не приехала. А мне хотелось у неё спросить, почему её отец, любитель верховой езды, но ездок неважный, рисковал, садясь на строптивых лошадей, которые были ему не по рукам, он упорствовал, что и оказалось причиной его тяжелого падения, а в итоге – смерти. Об этом ещё нельзя было прочесть в книгах биографов, а нам с женой наши догадки подтвердил ездивший с ним на парфорсные охоты его приятель. умелый всадник, с которым у нас был откровенный разговор[259].