Литература как жизнь. Том II

«В конце концов Питера Диамандопулоса сместила государственная комиссия».

Эдит Курцвайль. «Полный круг. Воспоминания» (2007).

Ректор Университета Адельфи Питер Диамандопулос дал мне стипендию Фонда Олина – о нем я на предшествующих страницах вспоминал неоднократно, однако имени его, не желая ему навредить, не называл.

Эдит Курцвайль, ещё один профессор-стипендиат Фонда Джона Олина, символом своей судьбы избрала окружность. Но содержание книги её воспоминаний «Полный круг» скорее подсказывает сравнение с источником лучистой энергии. Сама Эдит пишет, что пробивная Скарлет О’Хара из романа «Унесенные ветром» занимала её воображение. Действительно, от Эдит, гонимой волной страшнейших событий ХХ века, судьба требовала той же неистощимой выживаемости. Дочь состоятельной и вдруг обездоленной еврейской семьи, её детство – вступление гитлеровской армии в Вену, где она родилась, автомобиль её деда был конфискован персонально для фюрера, у неё на глазах разыгрался венский вариант «Ночи разбитых зеркал» (Kristallnаcht). Австрия, Бельгия, Франция, Испания, Куба – волна несла четырнадцатилетнюю девочку и выбросила на американском берегу.

Благодаря Эдит я видел и слышал её друзей, американцев левого толка, перешедших направо, творцов троцкизма наоборот, не подрывающих, а укрепляющих утвердившийся порядок вещей, если и подрывающих, то в других странах: Ирвинг Кристол, Норман Подгорец и, конечно, Уильям Филлипс, муж Эдит, долголетний редактор «Партизан Ревью», органа антисталинского марксизма. Сколько раз оказывался я с глазу на глаз с Филлипсом, написал ему письмо о том, кто у нас был марксист, кто только назывался марксистом. Филлипс ответил, что ему недосуг вникать в зигзаги нашей мысли.

Эдит не участвовала в каких-либо политических партиях и движениях. Она включилась в общественную жизнь, когда не партийность, а прагматизм сделался способом существования. Хотя её американское окружение было либеральным и левым, но к тому времени, когда мы оба сделались стипендиатами консервативного фонда, прежняя левизна оказалась справа, кто был либералом, тот стал консерватором, и не потому что сменил вехи и взгляды, а потому что в общем раскладе политических сил те же вехи и взгляды сдвинулись вправо под натиском ультра-левой контркультуры.

Специалист по фрейдизму, Эдит, не читая по-русски, попросила меня прочесть книгу о фрейдизме в России. Её смущало, что из двух братьев Эйтингонов один был фрейдистом, разделяя научные интересы с Троцким, а другой, чекист, устранял Троцкого. «Чекист ведь говорил, что у него нет брата за границей», – напомнила мне Эдит. Не читала она по-русски, не читала и в наших сердцах. Чекист говорил, что ему ничего не известно о существовании заграничного брата, а что у него брата за границей нет, он, насколько известно, не говорил.

Книгу о фрейдизме, которую Эдит попросила меня прочитать, читал я одновременно с книгой Виталия Шенталинского о писателях, жертвах сталинизма. Читал и вычитал, что Исаак Бабель на процессе проходил как «австрийский шпион». Если гоголевский безумец преследуем вопросом, отчего он именно титулярный советник, то я стал искать ответа, почему – австрийский. Среди подсудимых были в основном немецкие агенты, австрийских больше не попадалось. Известно, обвинения нередко оказывались псевдонимами некоей другой вины или служили ширмой скрытой борьбы, как преследования ленинградских писателей в 46-м году являлись далеким эхом кремлевской схватки за власть. Что могло скрываться за «австрийским шпионом»? Фирма Эйтингонов торговала мехами, торговля шла через Вену, колыбель фрейдизма, австрийский шпион – обвинение бессмысленное, если не допустить, что обвиняемый мог быть связан с той же торговлей, но взять его за нарушение закона значило бы закрыть торговлю, а кому-то, предположим, хотелось, вместо писателя, заняться нелегальным экспортом мехов. Этим допущением, всего лишь допущением, хочу подчеркнуть нелитератур-ность подоплеки репрессий, постигших автора «Конармии», что было вообще, мне кажется, присуще преследованиям писателей.

«Консерватор кричит [либерализму] “Остановись!”»

Уильям Бакли.

Если у Эдит патронами были консерваторы новообращенные, из прежних левых, то Питер опирался на исконных, таких, как председатель фонда Олина Уильям Саймон (профессура его бойкотировала), Ричард Чейни (его освистали студенты) или англичанин Морис Каулинг (на его курс записался всего один студент).