Литературная Газета, 6596 (№ 17-18/2017)

В конце романа вообще может оказаться, что всё это – лишь прекрасная терапия, в которой автор-героиня спасается от классической обыденности. Причём методами той же классики. Помните, у Пригова? Покуда пишешь, всё идёт хорошо, а только поднимешь голову от листа, и такая тоска накатывает. И вот, когда все пригорки Пригова позади, и Веничку настигли в подъезде, то есть когда, как у Кузнецовой, «колесико резкости докрутилось до упора», и её героиня входит в «свои полные границы – в которых смешиваются все «я», случается развязка. Да, та самая, классическая. «Я остаюсь наедине с тем, что может разорвать, – сообщают нам. – С нечеловеческой тоской по».

Знать бы этого зверя – убил бы. Как время, проведённое с книжкой.

Русский Босх

Русский БосхВыпуск 4

Спецпроекты ЛГ / Литературный резерв / Книжный ряд

Игорь Бондарь-Терещенко

Теги: Владимир Демичев , Хранитель детских и собачьих душ

Владимир Демичев. Хранитель детских и собачьих душ. М.: Эксмо, 2017, 368 с., 1000 экз.

…Поэзия, как известно, или создаёт образ, или описывает реальность, а вот с прозой гораздо труднее – чужие здесь не ходят, хоть молодым везде у нас дорога.

Автор этой жёсткой и жестокой книги рассказов явно молод, и мастерства хватает на привычное изменение реальности, а вот на борьбу с действительностью уже не остаётся сил. Да и не стоит с ней бороться, достаточно указать на вещь, назвав её имя, и она уже принадлежит совсем другому поколению хранителей, вивисекторов, мастеров иллюзий.

Например, этот самый хозяин душ – собачьих и ребячьих – бродит уже в первом рассказе сборника. Он в принципе везде – «от Гваделупы и Гренландии до островов, так далеко забежавших в океан, что пальмовые листья, волосы женщин и роговые отростки жучков, судорожно цепляющихся за древесную кору, чтобы их не унесло вводу, имеют одинаково забавный, всклокоченный вид» – но в подмосковном тумане чаще всего. Ведь именно в этих широтах, чаще всего случается улов. А всё почему? Во-первых, каждому здесь завтра пора на работу, и «мысль кислила язык и портила дремоту». Во-вторых, здешняя смерть «скромна и не любит выделяться в толпе», и не ясно порой, кого везёт фургон – то ли мёртвых собак, то ли спящих детей.

И поэтому прозаические окрестности, мёрзлые будни и бесцветные судьбы людей стоит раскрасить. Хотя лучше всего у автора рассказов получается с животными, словно славный Бианки или Сетон-Томпсон заменяли ему летнюю лектуру, а не скучные книжки какого-нибудь литинститутского чтива. Собака Маня у него «огрызалась с видом кухарки, которую ущипнули в сенях», мышь «пискнула несколько раз, обречённо, тоскливо, как всхлипнул бы расстроенный ребёнок», и даже обыкновенная яма, в которую провалился залётный сторож, «приняла его в объятия с нежностью курицы, накрывающей душным крылом своего неразумного цыплёнка». Что уж говорить о смерти?

Кстати, смерть здесь тоже не страшна, ужасны её описания, но поскольку жанр у нас – страшилки сродни пионерским, то и дети почти не умирают. Да и собаки тоже, будучи расстреляны работниками очистки, дружно тянутся за горизонт, как в фильме Рязанова «Небеса обетованные».

Иногда вся бывшая жизнь заключена в каком-нибудь «Областном институте крови», откуда, словно из «Жизни насекомых» Пелевина, сочится сюжет нового рассказа. Их в этой книге целых десять, и в каждом героев и персонажей заменяют леденящие, как водится, душу образы демонов. Иначе нельзя, не получится русской готики, картины мира, достойной Босха, и не зря кажется, что решение проклятых вопросов «Кто виноват?» и «Что делать?» автору не то что не под силу – они вообще отсутствуют в атмосфере страха и ужаса. А на самом деле – аморфного бытия под треск люминесцентных ламп в гараже и лаборатории, где в этой книге производят опыты, кажется, над всеми формами жизни.

«Да что же это такое! – воспрянет с дивана читатель, – что ж за фашизм такой?» Вернее, не так, поскольку жива ещё читательская память о временах советской фантастики в форме городских легенд и мифов о маньяках, чёрных-чёрных машинах, красном платке и зелёной руке. «– Гиперболоид инженера Колодного? – уточняют в одном из рассказов, получая ответ мучителя: – Ваша ирония понятна, молодой человек, но неуместна в данной ситуации. Изучив скрытые психологические механизмы возникновения ужаса, боли, отчаяния, я смогу контролировать любого индивида, не говоря уже о мелких тварях».