Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Смотрите: в 1906-м он публикует рассказ «Похоронный марш» — про тот грозный, безмолвный марш тысяч рабочих через всю Москву, когда хоронили Баумана. «Они шли среди огромного города густыми чернеющими рядами, и красные знамена тяжело взмывали над ними, красные от крови борцов, щедро смочивших их до самого древка. Они шли между фасадами гигантских домов… равнодушно и холодно глядевших на них блеском зеркальных окон… Среди каменных громад, среди равнодушно торопящейся по тротуарам публики — над их бесчисленными рядами, как тысячеголосое эхо, неслось:

— Да здравствует свобода… Да здравствует рабочий народ!..»

Но ведь это — поток, железный поток?! Начало той взбаламученной реки гнева и страсти, которая через много лет выльется в главном романе его «Железный поток»? Если помните, он тоже про реальное событие, про героический поход (марш!) Таманской армии летом 1918 г. Ну разве неудивительно?

Не знаю, да и никто не знает, что думал этот лобастый писатель в год смерти, в 1949-м? Что думал о перерождении революции, о подмене ценностей юности, о предателях и преданных? О рабочей доле, принесшей на плаху революции все, что у нее было? Но, думаю, не забыл, что Лев Толстой за два года до смерти публично восхитился его пронзительным рассказом «Пески», который назвал «настоящим художественным произведением» и оценил его на «пять с плюсом». И, конечно, редчайший случай в жизни писателей и — в московской топонимике — 16 лет прожить в доме на улице, которую уже назвали твоим именем (ул. Серафимовича, 2). Кто бы тут ни загордился? Но мне попался в книгах случай, все объясняющий в его характере. И любовь к людям, и просто жалость сердца.

«Он, — написал Юрий Либединский, — скрывал свои добрые поступки». И поведал историю, которую ему рассказал один писатель, попавший в «трудное положение», когда за деньгами не мог обратиться уже никуда. «И вот, — рассказывал он, — однажды утром я услышал из своей комнаты, что кто-то, как мне показалось, скребется во входную дверь нашей квартиры. Я ждал звонка, звонка не последовало. Я встал, открыл дверь — никого. Вышел в длинный коридор, в который выходили двери других квартир, и увидел быстро удалявшуюся характерную фигуру Серафимовича. Он насколько мог быстро шел, словно за ним кто-то гнался. Какое-то чувство не дало мне окликнуть его. Я быстро вернулся и заглянул в почтовый ящик, висевший на дверях моей квартиры. Там лежал конверт. Адрес на конверте надписан не был. В конверте лежала сумма денег, которая по тем временам меня вполне устраивала. Когда обстоятельства мои поправились и я захотел вернуть Александру Серафимовичу свой долг, он сказал: „Ничего этого не было!“ — и попытался взглянуть мне в глаза, но, смутившись, отвел их в сторону…»

Ну разве не весь Человек тут? И разве это не ответы на мои вопросы?

300. Трехпрудный пер., 10/2 (с.), — Ж. — в начале 1920-х гг. — поэт, прозаик, переводчик, мемуарист, председатель Всероссийского союза поэтов (1921) Рюрик Ивнев (Михаил Александрович Ковалев). Это один из 16 известных мне его адресов в Москве.

Увы, у него уже не спросишь: видел ли он развалины дома № 8 по Трехпрудному, который еще недавно, в революцию, пустили на дрова? О том, что в нем, в одноэтажном домике с мезонином в семь окон по фасаду, родилась и прожила 20 лет Марина Цветаева, он, думаю, точно не знал. Но ведь что-то оставалось на месте, ведь не сразу возник здесь нынешний многоэтажный кирпичный «комод»? В котором, кстати, живут ныне профессор-булгаковед Всеволод Иванович Сахаров, прозаик, киносценарист Валерий Александрович Залотуха, а также актриса, драматург и киносценаристка Рената Муратовна Литвинова.