Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Одного звали Николай Ильич Стороженко, он был крупнейшим литературоведом, профессором, прославившимся работами о Шекспире, Гёте, Боратынском, Лермонтове и Шевченко (он жил в этом доме в 1880-х гг.), а второго, жившего здесь же, но с 1920-х до 1933 г., крупнейшего прозаика, публициста и журналиста, звали Всеволод Вячеславович Иванов. И если Стороженко написал всего одну пьесу «Троеженец» (которую, правда, поставил в 1896 г. сам Малый театр), то Всеволод Иванов как раз и поселился здесь уже троеженцем, въехал сюда с третьей женой, «очень литературной дамой», бывшей до того женой Исаака Бабеля и имевшей сына от него, гранд-дамой, написавшей потом воспоминания, — Тамарой Владимировной Ивановой (урожд. Кашириной).

Все знают ныне и впрямь лишь одну его пьесу, «Бронепоезд 14–69», да и то переделанную в 1927 г. из одноименной повести. Все остальное было прозой, но прозой, сразу пришедшейся «ко двору» советской власти. И почти никто не помнит ныне, что он был клоуном Бен-Али Беем, что кувыркался в цирке на ковре, глотал шпаги, прыгал через ножи и факелы, показывал фокусы и вообще-то мечтал стать «факиром Сивопотом» и даже побывать в Индии. Он ведь и почти мемуарную книгу назовет «Похождения факира». Но это стремление к легкому, почти шутовскому обману публики сохранится в нем едва ли не на всю жизнь. Что называется, «знаю прикуп», но никому не скажу. Ведь он был единственным, кого не только ценил и ласкал Сталин, но даже приглашал — и Иванов соглашался! — пожить у него на даче. Небывалый случай! Ведь с 1917 г. он был сибирским меньшевиком-эсером и даже выдвигался в этом качестве в Думу.

Хитрый был мужик, чтобы не сказать «темный», ведь скрывал, и успешно, что дачу в Переделкине, шикарный дом, ему строил НКВД. А писатель, на мой взгляд, был средний, хотя, в отличие от почти всех в литературе, ухитрился получить аж два ордена Трудового Красного Знамени, последний в 1939-м, — по тем временам высшая награда страны. А в огромном доме в Лаврушинском, построенном государством для писателей, было всего пять квартир пятикомнатных (их распределили между «выдающимися» Фединым, Сельвинским, Эренбургом, Погодиным и Вишневским) и лишь единственная щестикомнатная, которую «по праву» отдали Всеволоду Иванову. Кстати, Михаилу Булгакову, который подал заявление на квартиру в этом доме, вообще отказали. Что он — тоже писатель, что ли?

Прозаик, публицист и журналист В. В. Иванов

Сталин якобы заметит потом об Иванове, что он «себе на уме». Так расскажет в 2006-м его сын, знаменитый лингвист, ныне покойный Всеволод Иванов. Поведает, что вождь еще в 1922-м отметил его рассказы и «постарался подружиться» с ним. «Они несколько лет встречались и, по предложению Сталина, пили грузинское вино». Вождь даже хотел написать — великая честь! — предисловие к книге Иванова, да последний якобы отказался, после чего, как утверждает сын, в 1925 г. их «отношения прекратились».

Что уж здесь правда, и не знаю. Не говорю про будущие ордена, дачу, квартиру. Знаю, что в 1927-м лично Политбюро включило Иванова в состав редакции первого по крупности журнала «Красная новь», а когда сняли его редактора Воронского, то, как пишут, «по строгой бюрократической схеме получалось, что Вс. Иванов заменял в редакции самого Воронского». И Политбюро разбирало письмо Иванова к Сталину с просьбой выпустить его в конце 1920-х гг. в Сорренто к Горькому «на полгода с семьей (3 штуки ребят и жена)» и выдать под это «дело» тысячу долларов. «Полагаю, — писал, — что трудами своими в пользу Республики я заслужил некоего доверия», и просил не равнять его с Пильняком и Замятиным, он в себе «упадочника», «мистика» и даже «правого попутчика» — выжил. Выпустили, конечно. А Полонский, крупнейший критик и редактор, видя его «политическую мимикрию», уже в 1931 г. запишет в дневнике: он был человеком «с двойным дном», человеком «хитрости большой и лукавства». В цирке, добавлю от себя, таких называли «ковровыми». Но особо меня поразили напечатанные сравнительно недавно дневники драматурга Афиногенова.