Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Не знаю уж, бегали ли сестры нагишом по городу, но стыд Оксана потеряет точно! Дважды откажет в помощи Цветаевой в 1941-м, за полгода до ее смерти. Потом буквально «вытолкнет» из дома осиротевшего сына ее и, купаясь в роскоши (Асеев — орденоносец, лауреат Сталинской премии), всю жизнь будет кривить рот о ней: «Разве нормальный человек стал бы вешаться!..» Это о Цветаевой-то?!

Это, впрочем, будет еще. А пока Хлебников, самый влюбчивый, «ошалев от дикой биографии» сестер, влюбится сперва в Машу, потом сделает предложение Оксане («Как же так, Витя, — скажет она ему, — ведь я же замужем!»), а позже, под Харьковом, полюбит уже Веру. Именно с ней и будет целоваться в черемухе — за «занавеской» цветов (любое шевеление обрушивало им на головы целый водопад их). И хотя дева первой спрыгнет с дерева и убежит, событие это станет, может, самым счастливым в его жизни. Кстати, другая Синякова, Надя, когда его позже арестуют «белые» за найденный у него документ с подписью Луначарского, пойдет хлопотать за «шпиона» и освободит его. Недаром он посвятит сестрам тьму стихов и даже поэмы. Но такого счастья в его жизни, кажется, больше и не будет.

Обложка сборника Н. С. Гумилёва «Шатер»

Как, впрочем, не сулило здесь уже ничего хорошего в будущем и авантюрному петербуржцу Николаю Гумилеву, который, вероятно, в этом доме коротко останавливался в 1921 г. За месяц до своего ареста в Петрограде и неминуемого расстрела.

Здесь в тот год жил (видимо, у родственников) поэт, морской офицер, потом — ученый секретарь театрального отдела Наркомпроса и будущий скульптор Владимир Александрович Павлов. Вот у него-то, «брюнета в пенсне», и «встал на постой» Николай Степанович Гумилев. Отсюда оба в первых числах июня 1921 г. отправились в поезде командующего морскими силами республики, контр-адмирала А. В. Немитца в Севастополь.

Пишут, что Гумилева и 32-летнего Павлова познакомили поэты Мандельштам и Оцуп. Павлов «занимал ответственный пост» при командующем морскими силами республики (комарси), контр-адмирале Немитце. Еще в апреле Павлов, приехав в Северную столицу, жил в адмиральском вагоне, имел, как пишут, возможность доставать спирт и вообще был «полезным человеком». Вот тогда он и пригласил поэта съездить на Черное море. В этом вагоне добирались до Москвы, а потом и до Севастополя. В Москве, возможно, побывали и на квартире адмирала, уже год как назначенного Лениным командующим всеми морскими силами (Брюсовский пер., 10/1). «Весь месяц прошел в поездке», — пишет первый биограф Гумилева Павел Лукницкий. Молодой Коля Чуковский, со слов знакомого, скажет, что вагон был роскошным, обедали на «какой-то необычайной посуде» с «бесчисленными бутылками вина». В Крыму Гумилев носился по морю на миноносце, познакомился с красавцем-поэтом Сергеем Колбасьевым, служившим на флоте, там же в последний раз виделся с Максом Волошиным, навестил мать Ахматовой, жившую в Крыму, и, наконец, там, во флотской типографии, Колбасьев издал «кустарным способом» его последний прижизненный сборник «Шатер». Тиражом, правда, в 50 экз., как пишет Мандельштам. Оттуда вез и продукты (для голодающих литераторов Петрограда), ибо сохранилась записка Павлова председателю какого-то губсоюза, где он просит выдать Гумилеву «просимое как подарок с юга республики питерским писателям».

А уже здесь, в Москве, прожив четыре дня, со 2 по 6 июля, встретил случайно Ирину Одоевцеву и сказал ей: «Ах, как я чудесно плавал… Во мне заговорила морская кровь». Загорелый, помолодевший, улыбающийся, вспомнит она, в белой парусиновой шляпе, «лихо сдвинутой набок», он позвал ее на свой вечер в Дом искусств (Поварская, 52): «Задам пир на весь мир. Быстрота и натиск… Как же без вас?» И отсюда, раздарив по Москве все полсотни отпечатанного «Шатра», отправится в Петроград, на свою погибель.

Да, запомните, это один из последних московских домов поэта. До его ареста, 3 августа 1921 г., оставалось меньше месяца, а до расстрела — месяц и 21 день.

297. Тверской бул., 14, стр. 5 (с. п.), — жилой дом (1886, арх. В. И. Мясников). Здесь, с разницей в полвека, жили два драматурга. Познавательно с точки зрения параллелей, ибо один был, что называется, не совсем драматург, а второй, хоть и написавший знаменитую для своего времени пьесу, совсем не драматург.