Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Псевдоним «Рюрик Ивнев» ему приснился накануне выхода первого сборника «Самосожжение». До этого сокрушался своей простецкой фамилией: «Еще смеяться будут, не родственник ли я тому гоголевскому майору Ковалеву». Но жизнь и впрямь прожил «как все»: до революции служил секретарем у родного дяди, государственного контролера, а после 1917 г. — опять же секретарем, но уже у Луначарского. И там, и здесь — доклады, папочки, поручения и куверты за обеденными столами, прислуга, ложи в театрах. И уже признался ведь в дневнике от 1916 г.: «Все выгод, выгод ищу, высчитываю, выискиваю, жалкая, продажная душа, вот уж правда „старая кокотка“, как сказал обо мне М… Я мог бы брать взятки, мог бы „продать“ человека… И как могу я себя уважать?.. Я для денег готов сделать все. Я как дикий, пьянеющий от запаха крови, пьянею от запаха денег… Другие люди для меня (внутренно) только стружки, бумажки, перхотинки…»

А за три года до того, как поселился в Трехпрудном, встретив Георгия Иванова, уговаривал его перейти на службу «Советам». «Не хотите? — спрашивал. — Но почему? Советская власть — Христова власть. Я ведь не революционную службу предлагаю вам, не в Чека, — тут он задергался, — хотя у нас всякая служба чистая, даже в Чека, да, даже в Чека. Но я вам не это предлагаю: нам всюду нужны люди — вот места директора императорских театров, директора Публичной библиотеки свободны. А?..» Но при этом все, конечно, понимал. «Почему среди „большевиков“, — делился с дневником, — так много „подонков“?.. Царское самодержавие — это была держава „белой“ кости, а большевизм — это держава „хама“». И тогда же вдруг признался Есенину: «Если бы я мог за кого-нибудь умереть, то я бы умер за Ленина». Понятно, почему его, уже в конце 1920-го, избрали председателем Союза поэтов.

До конца дней писал стихи, помогал молодым, давал им «путевки в жизнь», опекал. Когда спрашивали, почему он выглядит так свежо, забыв мизантропию молодости, бодро отвечал: «Старят не годы, старят злоба и зависть, а во мне этого нет…»

Похоронят его как раз как «всех» — на Ваганьковском. А его великих гостей здесь смерть разбросает не «по рангам». Пастернак упокоится в Переделкине, расстрелянный Клюев в безымянной могиле в Омске, Мандельштам в не найденной лагерной могиле под Владивостоком. И только Хлебников сначала ляжет в могилу в Богом забытом Санталове, и лишь потом мы сподобимся и перенесем его прах на Новодевичье. Но разве невидимые нити настоящей поэзии не соединяют их ныне — столь разных и непохожих?

301. Трубниковский пер., 19 (с.), — доходный дом (1912, арх. П. П. Малиновский). После октябрьского переворота здесь размещался Народный комиссариат по делам национальностей, которым руководил И. В. Сталин. Наркомату, напомню, принадлежала и часть помещений по другим адресам, в частности комната (или зал), где полгода служила Цветаева (см. Поварская ул., 52). А в этом доме впоследствии, в 1920–1950-е гг., жил литератор, член литгрупп «Кузница» и «Перевал», правозащитник и мемуарист Александр Евграфович Костерин, автор воспоминаний о Хлебникове, Артеме Веселом и др.

Позднее, в 1950-е гг., здесь поселился поэт-фронтовик, майор Борис Абрамович Слуцкий. Я знаю пять адресов Бориса Слуцкого. До войны с 1937 по 1941 г. он жил по адресу: Козицкий пер., 5, а после этого дома, с 1956 г., официально сменил три адреса: Ломоносовский просп., 15; Университетский просп., 4, и до 1977 г. — 3-й Балтийский пер., 6, корп. 1. Но друзья и биографы поэта утверждают: после войны он так часто снимал комнаты, иногда чуть ли не углы у своих товарищей, что мест, где он обитал, в Москве насчитается не меньше 20. Здесь, на Трубниковском, тоже была комната в коммуналке, но это уже было, считайте, постоянное жилье. Здесь он, холостой еще, снимал комнату за 400 рублей, и все личное имущество его, пишет, умещалось тогда в одном чемодане. Работал нештатно на радио, что давало ему «на круг» 1500 рублей в месяц. И здесь, в начале 1950-х, к нему, как пишет, «вернулись стихи». Возможно, тут и написал стихотворение, которым гордился и которое посвятил своему другу молодости по Харькову, Михаилу Кульчицкому, погибшему на фронте. Стихи назывались «Давайте после драки помашем кулаками…».

Поэт-фронтовик Борис Слуцкий