Такимъ образомъ уничтожаются сами собою всѣ доводы моихъ противниковъ. Притязанія на учрежденіе литературной собственности основываются на одномъ только безсовѣстномъ виляньи. Если произведеніе ума юридически уравнивается съ
Исполнить подобныя требованія значило бы поставить все общество въ крѣпостную зависимость отъ писателей, а такое порабощеніе хуже прикрѣпленія къ землѣ.
§ 9. О господствѣ и личности. — Право завладѣнія въ области интеллектуальной
Допустимъ однако на время, что принципъ литературной собственности основателенъ. За тѣмъ слѣдуетъ перейти къ примѣненію его, но тутъ то и окажется затрудненіе. Какимъ образомъ, въ самомъ дѣлѣ, установить эту собственность?
Конечно въ основаніе ея нельзя положить самое произведеніе автора; мы достаточно уже доказали, что отъ понятія о производствѣ далеко еще до понятія о собственности; мы доказали уже, что произведеніе, подчиняющееся условіямъ мѣны, спроса и предложенія, передачи, уплаты, разсчота, не можетъ служить такимъ фондомъ, изъ котораго бы вытекала безсрочная рента.
Нельзя также положить въ основаніе литературной собственности капиталъ автора; капиталъ этотъ важенъ только для самаго автора, но безполезенъ, и слѣдовательно не имѣетъ никакой цѣны для публики, которая пользуется только самымъ произведеніемъ автора. Что касается до понятій
Остается только распорядиться съ міромъ духовнымъ, съ міромъ идей такъ же, какъ распорядились съ землею, т. е. размежевать его на участки между частными владѣльцами. Къ этому-то именно и стремится г. де Ламартинъ.
«Человѣкъ трудится надъ обработкою поля или надъ изобрѣтеніемъ выгоднаго ремесла. За это ему предоставляется право собственности на его произведенія, а по смерти его это право переходитъ къ наслѣдникамъ, назначеннымъ или закономъ или завѣщаніемъ. Другой человѣкъ, забывая самаго себя и семью, убиваетъ всю свою жизнь на то, чтобы обогатить человѣчество какимъ нибудь геніальнымъ произведеніемъ или новою идеею, которая произведетъ переворотъ въ цѣломъ мірѣ… Идея созрѣла, геніальное произведеніе вышло въ свѣтъ; весь образованный міръ пользуется этимъ произведеніемъ; торговля и промышленность эксплуатируютъ имъ въ свою пользу; оно дѣлается источникомъ богатства, порождаетъ милліоны, переносится изъ одной страны въ другую, какъ растеніе».
«Неужели же этимъ произведеніемъ должны пользоваться всѣ, кромѣ самаго автора, его вдовы и дѣтей, которые будутъ бѣдствовать въ то время, какъ неблагодарный трудъ отца будетъ обогащать и общество и постороннихъ частныхъ лицъ».
Г. де-Ламартинъ принимаетъ свои громкія, краснорѣчивыя фразы за доказательства. Гиперболы, антитезы, возгласы и декламація замѣняютъ для него логику. Отъ него требуютъ опредѣленія, а онъ рисуетъ картину, — доказательства, а онъ призываетъ боговъ во свидѣтели, клянется своею душою, вызываетъ духовъ, плачетъ. Г. де Ламартинъ принадлежитъ къ числу писателей, извлекшихъ наиболѣе выгодъ изъ своей болтовни; онъ награжденъ, свыше заслугъ своихъ, и деньгами и славою, — а жалуется на бѣдственное положеніе. Кто же въ этомъ виноватъ? Можно ли обвинить общество въ неблагодарности за то, что г. де Ламартинъ только и умѣетъ что размышлять?
Я готовъ согласиться на исполненіе желанія г. де Ламартина, но нужно точнѣе знать чего именно онъ требуетъ. Попробуемъ привести въ ясность мысль этого великаго рифмоплета.
Ему хочется, чтобы литературная собственность не смѣшивалась съ простымъ владѣніемъ литературнымъ произведеніемъ или цѣною его; ему хочется, чтобы она по отношенію къ міру интеллектуальному и нравственному была тѣмъ же самымъ, чѣмъ поземельная собственность въ отношеніи міра промышленнаго и земледѣльческаго. Тутъ, значитъ, требуется присвоить автору, самую идею, клочокъ интеллектуальнаго и нравственнаго міра, а не формулу, не внѣшнее выраженіе этой идеи. Такое заключеніе очевидно вытекаетъ изъ сравненія писателя, создающаго и развивающаго идею съ человѣкомъ, который обработываетъ поле и, съ дозволенія общества, становится собственникомъ этаго поля.