Литературные майораты

Нѣтъ, монархическій элементъ и до сихъ поръ преобладаетъ въ нашемъ государственномъ устройствѣ; мы не могли ни обойтись безъ монархіи, ни умѣрить ея, такъ что наконецъ намъ надоѣло даже и говорить о республикѣ и мы кончили тѣмъ, что преспокойно дали взнуздать нашего ретиваго коня. Это переходный порядокъ вещей, скажете вы. Правда, но въ нашей жизни и все вѣдь переходно. Потребность свободы съ каждымъ годомъ дѣлается все настоятельнѣе, уваженіе къ власти становится все менѣе и менѣе прочнымъ, общественные интересы все болѣе и болѣе совпадаютъ съ частными, а поэтому можно предполагать (и такое предположеніе еще болѣе подкрѣпляется тѣми уступками, на которыя въ послѣднее время рѣшилось императорское правительство), что вскорѣ французскій народъ, если не пріобрѣтетъ полной автократіи, то по крайней мѣрѣ приметъ значительное участіе въ государственномъ управленіи. Но кромѣ того, что отличительныя свойства французской націи заставляютъ не слишкомъ то твердо вѣрить осуществленію подобнаго предположенія, еслибы даже ему и суждено было осуществиться, то этотъ счастливый исходъ дѣла пришлось бы приписать ходу событій, даже благоразумію императорской власти, но отнюдь не народной волѣ.

Въ такомъ случаѣ вышло бы то же самое, что въ 1848 г., когда всѣ стали республиканцами по неволѣ, но никто не могъ похвастаться тѣмъ, что одержалъ побѣду надъ монархическою властью.

Я упираю на этотъ фактъ, такъ легко объясняемый нашими историками, которые сваливаютъ всю вину на королей и говорятъ, что нація принуждена была низвергать королей, нарушавшихъ свои обѣщанія. Какъ будто значеніе власти и не заключается именно въ возможности безпрестанно ее превышать! Какова бы ни была вина жены, но разводъ всегда набрасываетъ подозрѣніе и на мужа; что же послѣ этаго сказать о человѣкѣ, четыре раза прибѣгавшемъ къ разводу? — Всѣ наши распри похожи на домашнія ссоры, изъ которыхъ монархія въ концѣ концовъ всегда выходила торжествующею, въ народѣ же, представляющемъ собою мужескій полъ, всегда недоставало стойкости и рѣшительности. Мы не слишкомъ сильно стояли за конституцію девяносто перваго года, которая исказилась прежде чѣмъ получила силу и поддались на республиканское правленіе девяносто третьяго года, котораго вовсе не желали. Когда послѣ 18 брюмера Сіесъ попробовалъ снова привести насъ къ конституціонной системѣ, то мы встрѣтили апплодиссментами слова Бонапарта и нашли совершенно основательнымъ, что ему не хочется быть откармливаемою свиньею (un cochon à l'engrais); такъ мало способны мы были понять значеніе новой монархіи. Мы много ораторствовали во время реставраціи, каждый день дѣлали шахъ королю, но не принимали хартію за серьозное и впослѣдстіи сами хвастались тѣмъ, что разыграли комедію. Съ Бурбонами, между тѣмъ, было бы совсѣмъ не трудно справиться; Карлъ X былъ совсѣмъ не то, что Яковъ II. Послѣ 1830 г., когда въ порывѣ увлеченія г. Тьеръ произнесъ свою знаменитую фразу: «Король царствуетъ, но не управляетъ» (Le roi règne et ne gouverne pas), то мы увидѣли въ ней только сарказмъ взбунтовавшагося подданнаго; она послужила новымъ аргументомъ для республиканской партіи. Конечно, если бы дѣло было только въ силѣ плечъ, то мы легко справились бы съ императорскимъ правительствомъ; но, спрашивается, что бы мы изъ этого выиграли? Вопросъ въ томъ, чтобы запречь льва, а не убить его. Мнѣ бы не хотѣлось обезнадеживать друзей свободы; но они должны знать, что до тѣхъ поръ, пока не измѣнится общественное устройство во всей Европѣ, французское правительство всегда будетъ сильно и всегда будетъ возвращаться къ тому типу, представителями котораго служатъ Клодвигъ, Карлъ великій, Людовикъ XIV и Наполеонъ. Никогда народъ не возьметъ верха надъ правительствомъ.

Недавно нѣкоторые журналы вздумали взяться за защиту конвента и доказывать справедливость приговора, произнесеннаго надъ Людовикомъ XVI. Нужно сознаться, что въ настоящее время врядъ ли прилично прибѣгать къ подобнымъ манифестаціямъ… Эта казнь лежитъ на насъ всею тяжестью своей преступности. Не энергія и не справедливость, но трусость и злоба были причинами этой казни, что ясно обнаружилось, когда лица, подавшіе голоса за смерть короля, какъ Сіесъ, Камбасересъ, Фуше и Тибодо (Thibaudeau) поступили на службу при дворѣ императора; когда самозванный трибунъ Бенжаменъ Констанъ въ 1815 г. взялся за составленіе для возвратившагося съ Эльбы императора Дополнительнаго акта, въ которомъ сыграна такая глупая шутка съ принципомъ конституціонной, представительной и парламентарной монархіи, установленной хартіею 1814 г. Въ 1862 г., послѣ столькихъ пораженій, рукоплескать казни Людовика XVI, вовсе еще не значитъ высказывать свое республиканское рвеніе; это значитъ скорѣе, какъ и въ 1804 г, приносить королевскую голову въ жертву императорскому всемогуществу.