Читаем Литературные первопроходцы Дальнего Востока полностью

Литературные первопроходцы Дальнего Востока

Поэт продал «ундервуд». Пошёл к Арсеньеву – тот работал в музее, ныне носящем его имя. Автор «Дерсу Узала» обнаружился у чучела тигра, под которым ещё несколько лет назад спали французские интервенты. Отвёл поэта в уголок, чтобы не услышал сторож, изложил соображения о маршруте. Несмелов так вспоминал арсеньевское напутствие:

«– …Видите, перед Занадворовкой этот вот ручей. Достигнув ручья, вы лучше всего следуйте по нему, к его истокам, и этот путь как раз приведёт вас к перевалу через хребет. На обрывке карты, которую я вам дам, ручей обозначен. Если вы воспользуетесь моим советом, вы не собьётесь с дороги, что иначе очень легко. Компас-то у вас есть?

– А ведь верно, нет у нас компаса! – ахнул я.

– Ничего, и компас вам дам. Пользоваться им умеете?

– Идут с нами два морячка, Владимир Клавдиевич. Они, наверное, умеют им орудовать.

– Должны бы!

И через десять минут я покидаю музей с компасом и драгоценным обрывком карты в кармане. Это была последняя встреча с Арсеньевым, которого я глубоко и нежно полюбил».

Писали, что поэт ушёл в Китай, узнав о том, что готовится его казнь; это миф. Когда Арсений Несмелов пришёл в последний раз отметиться в ГПУ, ему сказали, что готовы снять его с учёта, если за него поручатся двое членов профсоюза (того же Владимира Арсеньева сняли с учёта в том же 1924-м). Тогда Несмелов смог бы поехать в Москву, где у него были знакомые…

Но пишущая машинка была уже продана, новые ботинки торопили ноги в поход[366], да и Харбин тогда был не совсем заграницей. Как писал сам Арсений Несмелов:

Инженер. Расстёгнут ворот.Фляга. Карабин.«Здесь построим русский город,Назовём – Харбин».

Правдами и неправдами он выпросил в типографии Иосифа Коротя полсотни экземпляров своих «Уступов», за печать которых ещё не было заплачено. Тут же продал часть знакомым, часть взял с собой, а ещё часть разослал тем, чьим мнением дорожил, в том числе Борису Пастернаку. Потом, уже из Китая, Арсений Несмелов завяжет переписку с Мариной Цветаевой. Размышляя о военной прозе, будет сверяться не только с Ремарком, но и с Шолоховым. Это важно: он не рвал связей с родиной. Ниша эмигрантского поэта была ему тесна. Главное русло языка оставалось в СССР. Вряд ли Несмелов надеялся вернуться; но ручеёк, даже превратившись в изолированную старицу, по-прежнему чувствовал свою принадлежность к тому, основному потоку.

В конце 1920-х Арсений Несмелов устанавливал связи и с европейской эмиграцией: переписывался с редактором пражского сборника «Вольная Сибирь» Иваном Александровичем Якушевым[367], литературоведом Ильёй Голенищевым-Кутузовым, публиковал стихи в Праге и Париже. В стихах «Переходя границу» он напишет, что берёт с собой на чужбину:

Да ваш язык. Не знаю лучшегоДля сквернословий и молитв.Он, изумительный, – от ТютчеваДо Маяковского велик.

Нетипичное для «белого» упоминание; Арсений Несмелов даже посвятил «гению Маяковского» стихи «Оборотень». И Маяковский его заметил, передал привет через Сергея Третьякова… В 1943-м Несмелов говорил: «Есенин – такой же советский поэт, как и я». Назвав один из своих сборников «Кровавый отблеск», он явно имел в виду блоковский «кровавый отсвет». Поэт, литературовед Илья Зиновьевич Фаликов пишет: «При чтении Несмелова порой возникает такое ощущение, что это пишут наши поэты-фронтовики от Слуцкого до Межирова, включая старших – например, Симонова (стихи которого, к слову, Несмелов высоко ценил, как и Сельвинского)».

Но вернёмся в 1924 год. Уходили в конце весны или самом начале лета. По прямой от Владивостока до Китая – недалеко: перебраться через Амурский залив (10–15 километров), потом ещё километров сорок тайгой и сопками нынешнего Хасанского района.

Чтобы не привлекать внимания, пятёрка друзей добралась на поезде до Седанки – малонаселённого пригорода Владивостока. Отсюда на заранее нанятой китайской лодке «юли-юли» переправились на западный берег залива и пошли к границе.

Блуждали 19 дней, с приключениями. Арсеньевский компас в первый же день потеряли. Вечером у костра шутили, с кого именно тигр начнёт поедать беглецов. «Все мы в качестве таёжных путников… представляли собою весьма комичную картину… Все мы были мечтателями и в житейском отношении большими разгильдяями», – писал Арсений Несмелов. Сам он шёл по тайге в ночных туфлях. Новые ботинки нёс за спиной – берёг.

Наверное, он мог стать советским литератором – и заметным. Получилось же у Михаила Булгакова, у Валентина Катаева, у Леонида Леонова, которые тоже успели послужить у белых… Другой вопрос – пережил бы он 1937 год?

Арсения Несмелова вытолкнуло в Харбин. Он получил отсрочку.