Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Министерству экономики и финансов было поручено возглавить организацию помощи. Существовали две возможности: во-первых, правительство ввозит продукты питания из-за границы; во-вторых, открывает в Ирландии фронт работ (в основном строительство дорог), чтобы местные жители могли заработать на жизнь. Но милосердие столкнулось с принципами. Представитель министерства Чарльз Тревельян[679] категорически возражал против вмешательства государства. Его аргументация: «В Ирландии имеются оптовые торговцы продовольственными товарами. Предоставьте им свободу. Как они соберут необходимые запасы, если государство станет с ними конкурировать?» Что касается общественных работ, Министерство экономики заботила не столько помощь голодающим Ирландии, сколько состояние бюджета Англии. Работы всячески тормозились. Столкнулись два мира, не понимающие друг друга. В Дублине – мир нищеты, где люди доброй воли пытались накормить голодных, в Лондоне – мир принципов, издающий директивы, требующий точной статистики и проповедующий экономию. Вся помощь государства свелась к сумме в пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. «Пятьдесят тысяч, чтобы спасти целый народ, умирающий от голода!» – воскликнул архиепископ Дублина. Он напомнил лорду Расселу, что в свое время Англия потратила на освобождение американских негров двадцать миллионов.

Бывает, что экономия – это одновременно и преступление, и ошибка. Гнилая картошка теперь давала себя знать далеко за пределами Ирландии. Что делать народу, которому таинственная болезнь не дает производить свой основной продукт питания и которому отказывают в помощи из-за «принципов» иностранного государства? Остается только эмигрировать, что и сделали миллионы ирландцев. Миллион двести пятьдесят тысяч отправились в Северную Америку. Еще больше оказалось в Глазго, Ливерпуле и на полуострове Уэльс. Эти эмигранты нисколько не походили на других, особенно тех, к кому привыкла Америка. Они не привезли с собой ничего, кроме крайней нужды и лишений, а уезжали не по доброй воле. Всем сердцем привязанные к родине, они воспринимали необходимость эмиграции как тяжкую жертву. Погреба и лачуги, где они в страшной тесноте ютились в Нью-Йорке, мало чем отличались от покинутых ими земляных хижин. Только через два или три поколения некоторые из них преуспеют, а иные прославятся.

Переезд в Северную Америку облегчался тем, что судовладельцы, возившие в Европу древесину, не всегда находили груз на обратный путь. Поэтому тарифы были чрезвычайно низкими – два-три фунта, а то и пять долларов. Повсюду в Ирландии появились специализированные агентства. Ирландцы стремились прежде всего в Штаты, считая, что их дети найдут там надежное убежище. Англичане же старались отправить их в Канаду – и чтобы заселить ее, и чтобы очистить от эмигрантов ливерпульские трущобы. Ирландцы по мере сил этому сопротивлялись. Коллективная злопамятность держится долго. Между тем и Штаты поначалу встречали ирландцев не слишком дружественно. В 1846 году типичный житель Восточного побережья США – янки-протестант, настроенный антикатолически. Правда, он сочувствует народам, терпящим бедствие. Как только мир узнал о голоде, в Ирландию стали поступать миллионы долларов и тонны продовольствия. Но пустить к себе огромное количество голодающих – этого никто не жаждал.

И неудивительно: казалось, что эмигрирует целый народ. Только в 1847 году в Бостоне обосновалось тридцать семь тысяч ирландцев, а раньше там жило всего сто четырнадцать тысяч человек. Вновь прибывшие ничего не умели, даже в области сельского хозяйства, ведь они знали только, как выращивать картошку. Ирландский квартал скоро оказался самым бедным в городе. Но нищету новых эмигрантов можно было сравнить только с их плодовитостью. Ирландцы пережили первую Елизавету, преследования Кромвеля, принципы экономистов. В своих убогих лачугах они плодились и размножались. Каждый год на пятнадцать взрослых ирландцев рождалось по одному ребенку, тогда как в богатой Франции это соотношение было один к тридцати пяти. Общительные, наделенные чувством коллективизма, любители политических дискуссий, ирландцы вскоре стали играть значительную роль в управлении американскими городами. В Нью-Йорке «боссы» Таммани-холл[680] привлекали ирландцев в свою партию. В 1840–1860-х годах на каждую сотню эмигрантов приходилось сорок три ирландца. Не случайно нью-йоркская полиция состоит в основном из них.