Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Ответ последовал – негативный и жесткий. Девяносто три представителя немецкой интеллигенции в опубликованном ими манифесте встали на защиту кайзеровской мании величия. Томас Манн – в припадке ярости и раненой гордыни – объявлял все, в чем обвиняли немцев их противники, славными деяниями. Во время войны – то ли в поисках самооправдания, то ли из-за боязни общественного мнения – интеллигенты отрекались от собственной интеллигентности. И тогда Ромен Роллан написал для «Журналь де Женев» знаменитую статью «Над схваткой», сначала назвав ее «Над ненавистью».

Этот текст вызвал во Франции прилив невероятного бешенства. На автора набросились с обвинениями не только те из писателей, которые были профессиональными националистами, обвиняя его в том, что он больше не француз, но также и друзья, любившие Роллана и восхищавшиеся им, внушали ему, что в разгар войны враждебность становится необходимостью и напрасно он отказывается от ненависти.

Если перечитать статью Роллана сегодня, когда страсти утихли, станет понятно, что статья эта мудрая и вполне умеренная. Что в ней сказано? Прежде всего автор обращается к воинам, находящимся на поле битвы, – к Луи Жийе, к Жан-Ришару Блоку: «О друзья мои, пусть же ничто не смутит ваши сердца! Что бы ни случилось, вы поднялись на вершины жизни, и вы подняли на них и свою родину… Вы исполняете свой долг. Но выполнили ли его другие?»[158] Нет, «моральные вожди», те, кто руководил общественным мнением, долга своего не выполнили. «Как, в руках у вас было такое богатство жизней, все эти сокровища героизма! На что вы их тратите?» На «европейскую войну, эту кощунственную схватку, в которой мы видим Европу, сошедшую с ума, всходящую на костер и терзающую себя собственными руками, подобно Геркулесу!». Роллан упрекал отнюдь не тех, кто сражался на фронте, он упрекал лжегероев тыла в том, что те готовят такое завтра, которое уже ничем не искупить: «Эти поборники ума, эти Церкви, эти рабочие партии не хотели войны… Пусть так!.. Что же они сделали, чтобы ей воспрепятствовать? Что делают они, чтобы ее ослабить? Они раздувают пожар. Каждый подбрасывает в него свое полено».

Вопреки всему, что говорили противники Роллана, он объявлял самой большой опасностью «…прусский империализм, который есть порождение военной и феодальной касты, бич не только для остального мира, но и для самой Германии, чью мысль он искусно отравил. Это его следует сокрушить прежде всего. Но не только его. Придет черед и царизма». Он без всякого колебания обещает, что за все преступления последует возмездие: «Европа не может изгладить из памяти насилия, совершенного над благородным бельгийским народом… Но, во имя неба, пусть одни злодеяния не будут искуплены другими подобными же злодеяниями! Не надо ни мести, ни карательных мер! Это страшные слова. Великий народ не мстит за содеянное – он восстанавливает право».

Лично я не вижу в этих мыслях ничего предосудительного. Но в 1914-м их не могли ни принять, ни простить ему. «Я остался один, меня изгнали из этого запятнанного кровью сообщества». Остался один? Нет, не совсем. Кое-кто решился все же написать ему: Андре Жид, Стефан Цвейг, Роже Мартен дю Гар, Жюль Ромен[159], Альберт Эйнштейн, Бертран Рассел. Госпожа Мор-Ламблен[160] процитировала ему несколько строчек из письма Алена: «Хорошо бы передать Ромену Роллану, что Ален всей душой с ним и что тысячи бойцов согласны с им написанным. Как это прекрасно – видеть, что Ромен Роллан говорит подобные вещи, расставляя акценты там, где надо. Именно здесь распознаёшь, кто из мыслителей истинный…» Слово «здесь» означает «на фронте»: Ален пошел на войну добровольцем и служил в артиллерии.

Однако верных друзей можно было сосчитать по пальцам, тогда как свора врагов составляла легион. Когда-то Роллан разоблачил «ярмарку на площади» с ее шарлатанством – теперь она ему за это мстила. Даже вполне незлобивые писатели вроде Мориса Донне[161] не отказывались пнуть прокаженного. Статья называлась «Песнь Роллана»[162], и прочесть в ней можно было следующее: «Месье Ромен Роллан, который на своих крыльях так высоко вознесся над схваткой… Месье Ромен Роллан хранит свой Дюрандаль[163] для нового соломонова решения. Он разрубит ребенка пополам, отдав половину Германии, половину – Франции… Месье Ромен Роллан объявляет себя также сыном Бетховена, Лейбница и Гёте. Мы не можем разделить вашей гордой и подлой германофилии, пятнающей французский герб». Но это еще цветочки, были и другие, еще более несправедливые и обидные высказывания: «А отдаст ли господин Роллан свое сердце тем самым обворожительным немцам, которых он воспевает в их Неметчине?» – или: «Оставим этого бледного Пьеро от гуманитарной философии с его бессильной болтовней…»