В течение долгого времени главное интеллектуальное затруднение для Симоны состояло в том, что, несмотря на свои антибуржуазные взгляды, она не присоединялась к коммунистам. Философия Сартра была отлична от марксистской, и партия относилась к нему очень плохо. «Приход славы обернулся для меня ненавистью», – писал Сартр. Позже алжирская война и голлизм привели Сартра и Симону де Бовуар в один лагерь с коммунистами. Союзники не обязаны быть едины во всем. Согласие было неполным, но конец сталинизма упростил отношения. Прославленная пара была приглашена в СССР и завела там друзей. Их потянуло на Кубу, но она их разочаровала.
Непримиримость позиции Симоны де Бовуар не смягчалась. Когда Камю погиб в автомобильной аварии, врезавшись в платан у дороги, она сказала: «Плакать не стану. Он уже ничего для меня не значил». Их поссорил «Бунтующий человек». В жизни Симоны де Бовуар была только одна опорная точка, только одно ей бесспорно удалось: это ее отношения с Сартром. «За тридцать с лишним лет мы всего одну ночь проспали порознь… Наши характеры, установки, прежние решения оставались различными, в наших сочинениях мало сходства, но они растут на одной почве». И в самом деле, их дружба и тесное единение прекрасны. Она могла связать свою жизнь только с человеком, выступавшим против того, что ненавидела она сама: правые партии, благонамеренность и религия. Она не случайно выбрала Сартра. В противоположность тому, что писали глянцевые журналы, чета жила довольно уединенно. Их социальное положение и условия жизни – дорогая квартира, машина – отделяли их от пролетариата, занимаемые идейные позиции противопоставляли их буржуазии, хотя большинство их читателей принадлежало к этому классу.
Автобиографическая книга Симоны де Бовуар «Сила обстоятельств» заканчивается довольно грустными размышлениями. Писательницу пугают старость и смерть. «Мои протесты ослаблены неминуемостью конца, да и радости мои поблекли». Настало время сказать: никогда больше! «Теперь слишком краткие часы во весь опор мчат меня к могиле. Я стараюсь не думать о том, что будет через десять лет, через год. Воспоминания истощаются; с мифов облезает позолота, планы гибнут в зародыше: вот до чего я дошла, и вот как обстоят дела. Если это молчание затянется, каким долгим покажется мне короткое будущее!» Но ведь надежды не обманули, все обещания были исполнены. Она хотела быть свободной – и завоевала свободу. Она хотела писать – и состоялась как писатель, добилась признания. Почему же ее воспоминания заканчиваются словами: «С изумлением понимаю, как я была обобрана и одурачена»? Потому что она стареет? Потому что она умрет? Я знаю, что сказал бы на это Ален: «Смерть – не намерение».
Романы Симоны де Бовуар пропитаны метафизикой не меньше, чем романы Сартра. Она считает, что если позволительно сочинять психологические романы, то позволительно сочинять и метафизические, и что романист может и должен описывать эмоциональное воздействие метафизического опыта. Но у нее философия – это лишь дрожжи, закваска, тогда как у Сартра – само тесто. Уже «Гостья» то и дело оборачивается экзистенциальным романом. «Посреди танцплощадки – я, безликая и свободная. Я разглядываю все эти жизни, все эти лица одновременно. Если я отвернусь от них, они тотчас рассыплются, словно покинутый пейзаж». Все это – проблески доктрины. Книга – живое тело; портреты выходят из рамок. Прежде чем задуматься над техникой письма, Симона де Бовуар уже была прирожденной романисткой.
В центре созданной ею картины мира – чета, которую мы (возможно, ошибочно) отождествляем с ней и Сартром. Чета счастливых друзей, Пьера Лабрусса и Франсуазы Микель, соединенных взаимной любовью и признающих свободу партнера. Он – директор авангардистского театра, и постоянное сотрудничество сплачивает их прочнее, чем страсть.
«Единственная новость, которая меня интересует, – говорит Франсуаза, – это наше общее будущее. Чего же ты хочешь, если сейчас я счастлива!» У Пьера случаются мимолетные увлечения. «Дело в том, – говорит он, – что мне нравятся первые шаги. Разве ты не понимаешь?» – «Пожалуй, да, – говорит Франсуаза, – но мне не хотелось бы недолговечной связи».
Понятия верности и неверности применительно к ним не имеют смысла: они составляют единое целое.
Но вот появляется Ксавьер Пажес, молоденькая девушка из буржуазной семьи. Дома, в Руане, она не ладила с родными, и Пьер с Франсуазой великодушно предлагают ей перебраться в Париж и поселиться у них. Странная и нелюдимая Ксавьер не признает никаких правил. Она спит, когда другие бодрствуют, злится, когда другим хорошо, – словом, она не способна поддерживать с людьми человеческие отношения. Вспышки ее радости или ярости настолько непредсказуемы, что Пьер с Франсуазой теперь только тем и заняты, что истолковывают ее слова. «Можно было подумать, что речь шла о Пифии». Мастерство Симоны де Бовуар проявляется в том, что она сумела создать некую «совершенно иную» Ксавьер. «Можно было лишь кружить около нее в вечном отдалении».