Ее мать была набожной, и хотя Симона больше любила отца-агностика, поначалу она была глубоко верующей, но впоследствии открыла для себя реальность смерти и осознала невинность греха. «Безмолвие смерти вызывало у меня ужас и отвращение… Бог сделался абстрактным понятием на фоне неба, и однажды вечером я его стерла». Несгибаемая личность, ненавидящая компромиссы, она от веры немедленно перешла к неверию, едва лишь осознала, что любит земные радости и не сможет от них отказаться. «Я перестала верить в Бога, – подумала я без особого удивления. – Это было очевидностью: ведь если бы я в него верила, я не сумела бы с легкой душой перед ним согрешить». На самом деле ее представление о Боге стало настолько абстрактным, что его совершенство исключало его реальность. Она вполне без него обходилась и больше никогда не возвращалась к этому вопросу. Однако от полученного ею нравственного воспитания у нее сохранилось все же глубокое сознание своей ответственности и ощущение вины.
В книге «Воспоминания благовоспитанной девицы» она рассказала о том, как легко сдала экзамены на степень бакалавра, затем лицензиата и, наконец, в 1929 году прошла конкурс на замещение должности преподавателя философии в лицеях и высших учебных заведениях. В то время женщин, которые решились бы пройти этот конкурс, можно было пересчитать на пальцах, но Симона любила знания и строгость мышления. Она подружилась с целой компанией молодых философов, в которую входили Раймон Арон, Жан Поль Сартр, Низан[300]
. Она называла их «товарищами», а они решили называть ее Бобром, поскольку фамилия Бовуар созвучна английскому слову «beaver» – «бобер». Многие из «товарищей» были марксистами и клеймили «буржуазные идеологии». Больше всего доверия внушал Сартр. Его ум никогда не дремал, он не допускал интеллектуальных уверток, сразу чувствовал неискренность, не признавал допущений и, похоже, никогда не поддавался искусу конформизма. Ей всегда хотелось, чтобы ею руководил человек сильный и свободный, и она почувствовала себя счастливой, когда Сартр сказал ей: «Теперь я за вас возьмусь». Это не означает, что он навязывал ей свои убеждения; они потому и подружились, что изначально их философские взгляды были близки, у них имелись общие пристрастия, и ненавидели они одно и то же.Так сложился нерушимый дружеский союз. Оба они опасались брака и предоставляли друг другу полную свободу. Возможно, иногда это причиняло им страдания. У каждого из них были различные похождения, но связь оставалась прочной. Они вместе думали, вместе сражались, вместе завоевали литературную славу. Общность взглядов объединяла их в мирные времена и в битвах. «Дружба не может не быть политической», – говорил Ален. Оба они начали с преподавания, она – в Марселе, потом в Руане и, наконец, с 1938 года, – в Париже. В то время, когда она работала в Руане, Сартр был преподавателем лицея в Гавре, и они могли друг друга навещать. Сартр первым из них двоих начал печататься, а Симона де Бовуар написала в годы войны замечательный роман «Гостья», который вышел в свет в 1943 году.
Примкнув к экзистенциализму, удивительному течению, к 1945 году сделавшему Сартра излюбленным философом не только многих молодых французов, но и всего Запада, она продолжала свою блистательную карьеру в литературе, чередуя романы с эссе. Своей штаб-квартирой пара выбрала кафе «Флор» на бульваре Сен-Жермен. Квартал Сен-Жермен-де-Пре теперь ассоциировался у мировой интеллигенции как с экзистенциализмом, так и с четой Сартра и Симоны де Бовуар, оставившей преподавание после успешного литературного дебюта. Теперь в ее компанию входили Камю, Мерло-Понти, Бост и Кено[301]
. Когда Сартр после войны основал журнал «Новые времена» («Les Temps modernes»), она, разумеется, стала сотрудником этого столько же политического, сколько и литературного, издания.Затем для нее настало время оглушительной славы. «Второй пол» – эссе о положении женщины – читали во всем мире. В 1954 году Симона де Бовуар получила Гонкуровскую премию за роман «Мандарины». Вместе с премией пришло богатство, которого она совершенно не жаждала, хотя победе, увенчавшей ее вольную жизнь, можно было порадоваться. В действительности ей не так уж нужен был этот успех, чтобы чувствовать себя счастливой: в то время характерными чертами всех входящих в компанию были здоровье и веселый нрав. Она много путешествовала, побывала на всех континентах; у нее был роман с американским писателем, потом с молодым французом; обо всем этом она позже рассказала в трех книгах – «Воспоминания благовоспитанной девицы», «Зрелость» и «Сила обстоятельств», – умных, откровенных и дерзких. Ей хотелось разделаться с правящим классом: «Мне еще более, чем в двадцать лет, нестерпимы были его ложь, глупость, кичливость богатством и притворная добродетель».