Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Жироду, Мюссе, Мариво… Говоря о театре Ануя, часто вспоминают эти имена. Думаю, к ним стоит прибавить имена Аристофана и Шекспира. Греки в свое время разгадали секрет одновременно «жизненного» – и пафосного, поэтичного – и разговорного театрального языка. От Шекспира секрет перешел по наследству к Мюссе, от Жироду – к Аную. Поэтика последнего замешана на горечи и чистоте, свежести и разочаровании. Все его персонажи, старые и молодые, хотели бы верить в любовь. Свойственная им изначально наивность натыкается на слишком жестокий мир и гибнет при столкновении с ним. Генерал тщетно вспоминает лейтенанта и взывает к нему: лейтенант умер, и генералу волей-неволей надо приспосабливаться к людям таким, каковы они есть.

Ануй-дебютант был мятежником, бунтарем, но не революционером. Общество, конечно же, ощетинивается и колется: богатые держатся за свое богатство, бедняки превращаются в Битосов, но изменять общество – не его задача. Живописность политических перемен забавляет его, но не убеждает. Изменять надо людей – мужчин и женщин. «Если бы люди приложили для того, чтобы забывать, хотя бы сотую часть тех стараний, которые они тратят на то, чтобы помнить, на земле, я уверен, давно воцарился бы мир». В этом он близок Канту, записавшему у себя в дневнике: «Вспомни, что надо забыть…» – и согласен с Валери, который полагал, что войны будущего рождаются из истории прошлого. Даже в любви память – источник страданий. Эвридика не способна наслаждаться любовью в настоящем, потому что помнит о грязи в прошлом. Генеральша измывается над мужем в силу памяти об ушедшем счастье.

Но что же со всем этим делать? Ануй никогда не дает советов, и он прав. Роли у художника и моралиста разные. Художник рисует людское безумие и утешает нас, придавая ему форму. Шекспир писал:

Что жизнь? – тень мимолетная, фигляр,
Неистово шумящий на помосте

И через час забытый всеми: сказка

В устах глупца, богатая словами
И звоном фраз, но нищая значеньем![296]

Зачем нам столько ярости, столько вражды? Ткань жизни – та же, что идет на сны, театральные игры делают жизнь терпимой, придавая ей форму. Персонажи Ануя ломают комедию, играют в заговорщиков, пытаются сочинить себе прошлое, которого не было (именно это Ж.-Б. Баррер так удачно назвал «поэзией будущего предшествующего времени»). А что это доказывает? К счастью, ровно ничего, потому что вместе с безумием улетучилась бы поэзия. И все-таки Ануй, этот гениальный мизантроп, знает цену нежности, дружбе, снисходительности и забвению. Он достиг предельной ясности и объективности. Он отвоевал их у абсурдности мира, тяжелых воспоминаний, сегодняшних угроз, и отвоевал средствами театра, который был для него ремеслом и делом чести.

Симона де Бовуар

Имена Сартра и Симоны де Бовуар в сознании читателей неразрывно связаны. Нам кажется, что им обоим это должно нравиться. Каждому из них посчастливилось жить рядом с человеком, которым он восхищается. Их философские взгляды схожи – в течение стольких лет они сравнивали и сопоставляли их, критиковали, уточняли, – однако как литераторы они сильно отличаются. Симона де Бовуар выглядит более одаренной романисткой, а лучшее из написанного Сартром – это его большое последнее эссе «Слова». Примечательно, что ни один из этих двух писателей, чьи жизни так тесно переплетены, не утратил своей самобытности.

I

Жизнь

Симона де Бовуар родилась в 1908 году в Париже в добропорядочной буржуазной семье. Если впоследствии ее отношение к своему классу сделалось враждебным, похоже, виной тому отнюдь не перенесенные в детстве страдания: родители ее не угнетали и она, в общем-то, любила их. Ее отец-адвокат получил обычное для того времени классическое образование, считал Анатоля Франса величайшим из французских писателей и был актером-любителем – вместе с друзьями он играл в пьесе Куртелина «Мир в семье»[297]. Дочка им восхищалась. В пять с половиной лет ее отдали в школу со странным и заманчивым названием «Дезир»[298] – благопристойное заведение, где старые девы обучали девочек добродетели, а аббаты – философии. Однако воспитывали и обучали Симону не столько ее наставники, сколько книги. В девять лет она увлеклась книгой Луизы Олкотт[299] «Маленькие женщины» и воображала себя Джо, одной из героинь романа, который и у меня в детстве был одним из самых любимых. Джо писала – и Симона тоже принялась писать. Она очень рано решила посвятить свою жизнь умственному труду. Ее лучшая подруга Заза говорила: «Произвести на свет девятерых детей ничем не хуже, чем писать книги». Но Симона де Бовуар считала, что заводить детей, у которых, в свою очередь, тоже появятся дети, очень скучно и бесполезно, а мыслитель или писатель создает веселый и радостный мир, и это лучшее, чем можно заняться в жизни.