Литературные портреты: волшебники и маги

– Когда придет господин Селвин, впустите его. Если я к тому времени еще не умру, то буду рад его видеть, а если умру, то он будет рад видеть меня.

За стол садятся около девяти, ужинают, и мадам Дюдеффан блещет остроумием. Некоторые ее остроты становятся широко известны. О книге ее друга Монтескье: «Это не о духе законов, а о законе духов». О реформах господина Тюрго[80]: «В добрые старые времена отступали, чтобы разбежаться и лучше прыгнуть, а господин Тюрго прыгает, чтобы лучше отступить». А ее слова, сказанные кардиналу Полиньяку, который поведал о мученичестве святого Дионисия: «Самое удивительное, – сказал кардинал, – это то, что он, держа свою отрубленную голову, дошел от Монмартра до Сен-Дени!» – «О! В таких обстоятельствах труден лишь первый шаг. Как говорится, лиха беда начало!» Они беседуют до полуночи, до часу ночи, около двух последние гости расходятся. Мадам Дюдеффан в отчаянии: «Еще так рано!» Может, Пон-де-Вейль и госпожа де Шуазель составят ей компанию? Иногда ей удается задержать их у себя до четырех утра. После их ухода она велит подать карету; потом прогулка по Парижу, и она наконец ложится спать.

«Я не могу заснуть всю ночь напролет, в голове моей такая путаница мыслей, не знаю, на какой остановиться. Их много, они сталкиваются, ссорятся, перемешиваются. Мне хотелось бы умереть и в то же время наслаждаться удовольствием оттого, что меня больше нет. Я перебираю в памяти людей, которых знаю, и тех, которых знала когда-то и кого уже нет в живых. Я понимаю, что нет никого без изъяна, и тут же осознаю, что я хуже их».

Наконец занимается день; впрочем, день или ночь – какая для слепой разница, но наступление дня означает, что придет чтец. Это старый солдат, которого она выписала себе из Дома инвалидов, но что он станет ей читать? Книги она перебирает так же привередливо, как и людей, угодить ей непросто. «Элоиза» Руссо? Там есть красивые куски, но все тонет в напыщенных разглагольствованиях. Нет, она предпочитает Монтеня, Расинову «Гафалию», некоторые стихи Вольтера, «Жиля Бласа», и то исключительно из-за стиля. Ах, угодить ей все труднее. Наконец, ближе к полудню, она засыпает, через несколько часов опять соберутся друзья – те самые, которым она бы с удовольствием сказала: «Друзья мои, друзей нет!» Бедная мадам Дюдеффан! Сейчас 1765 год, она еще не знает, что совсем скоро ее печальный жизненный путь пересечется – и почти полностью соединится – с другой человеческой судьбой, до сих пор ей неведомой.

* * *

Вы ведь представляете внешность сэра Роберта Уолпола, английского премьер-министра начала XVIII века, человека энергичного, склонного к скептицизму, большого любителя псовой охоты, который письма от своего конюшего вскрывал прежде писем от послов; он первый раскатисто смеялся, рассказывая сальные истории, и в набитой людьми церкви позволял себе хлопать по плечу ее величество королеву Англии.