Литературные воспоминания

выкинуть таковую же и со мной, то есть вместо 4800, как сказано в условии, напечатать 6000 и денег мне не выслать? А деньги мне крайне нужны, при

теперешних моих больших расходах и при оказавшемся нежелании моих

мужичков платить мне оброк, тот самый оброк, за который они хотели быть

благодарны по гроб дней. А потому позвольте поручить вам мои «интересы», как

говорят французы, хотя, собственно, я не вижу, что вы можете сделать. Вот, однако, что можно: через московских приятелей, стороной, узнать о поступках

Основского; можно прибегнуть к Кетчеру или Ив. Вас. Павлову, одним словом, вам книги в руки. Вы поступите с свойственной вам аккуратностью и

деликатностью.

Я наконец серьезно принялся за свою новую повесть, которая размерами

превзойдет «Накануне». Надо надеяться, что и участь ее будет лучше. А впрочем, это все в руках урны судьбы, как говорил один мой товарищ по университету.

Разумеется, как только она окончится (а это будет не скоро), вы первый ее

прочтете. А для вашего превосходного баритона изготовляется другая статья, которую я полагаю прочесть сперва здесь для нашего же общества моим

сквернейшим дискантом. Также начал я письмо для «Века», в котором

описывается заседание медиумов, где я присутствовал и где происходили

необыкновенные, сиречь комические, штуки. Других сторон парижской жизни я

не изучал до сих пор, да и вряд ли успею этим заняться при многочисленных

предстоящих мне работах.

...Кстати, не можете ли вы узнать, где собственно находятся теперь братья

Аксаковы. О них ходят здесь самые разноречащие слухи. Вы, может быть, слышали, что жена Огарева [421] пропадает без вести вместе с своим ребенком.

Спасибо вам за Родионова, Леонтьева и т. д. и т. д. Хлопочите также о

нашем обществе, против которого, слышно, восстают несколько лиц в журналах.

Кстати, извольте немедленно отправиться, по получении сего, к гр. Ламберт (на

Фурштатской, в соб. доме). 0на говорила о нашем обществе с Мейендорфом — и

тот пожелал увидаться с вами, и графиня мне пишет, чтобы я вас послал к ней.

Теперь уже у вас нет предлога не идти, и я вас убедительно прошу это сделать и

323

предсказываю вам, что если вы это сделаете, вы будете просиживать у ней три

вечера в неделю, и — это будет доброе дело (я уже не говорю об удовольствии, которое вы чрез то получите), потому что она одинокая и больная женщина.

Слышите, пожалуйста, ступайте к ней.

Гиероглифов — издатель Писемского! В этом есть что-то тупо-

величественное, как в пирамиде... Я останавливаюсь и немею.

Я изредка видаюсь здесь с Чичериным — вот, батюшка, разочарованный

человек! Лев Толстой все в Гиере (Hyeres), собирается, однако, сюда приехать.

Vale et me ama. (Прощай и люби меня — Цицерон так оканчивал свои

письма.) Жму вам крепко руку. Ваш Ив. Т.».

Между тем раздражение Тургенева против Основского выросло до такой

степени, что разрешилось ругательствами, которые мы выпускаем, хотя Тургенев

продолжал молчать великодушно о собственных потерях.

Париж. 7(19) января 1861.

Спасибо за сообщенные известия об издании. Я вчера получил письмо от

Плещеева с подробнейшим изложением дела. Я ему сегодня же написал — и

поручил ему сговориться с Фетом для обоюдоострого действия. Но, кажется, я

останусь в дураках, хотя особенной грусти по этому поводу не чувствую. Так и

быть! Но кто бы подумал, что Основский...

Потешание надо мною «Свистка» не удивляет меня, и могу прибавить, не

обинуясь,— нисколько меня не оскорбляет. Все это в порядке вещей. Но описание

ваше нравственного состояния петербургской жизни есть сароdорега (образцовое

произведение, шедевр (итал.). Размышляя о нем, начинаешь понимать, как в

разлагающемся животном зарождаются черви. Старый порядок разваливается, и

вызванные к жизни брожением гнили выползают на свет божий разные гниды, в

лицах которых мы, к сожалению, слишком часто узнаем своих знакомых... Я на

днях видел засыпающего, хотя дельного, Слепцова [422]. Из его слов я мог

заключить, что «общество» наше провалилось (я говорю об обществе

распространения грамотности). Он не отчаивался провести эту мысль в другом

виде, но это, кажется, вздор. Лишь бы наше другое общество (то есть

литературного фонда) продолжало преуспевать! Я надеюсь недель через 6

устроить для него здесь чтение, а пока извините меня перед комитетом, что я до

сих пор не выслал должных мною 5 проц. с прошлогодней литературной выручки

и уверьте их, что это будет исполнено очень скоро. Мне придется заплатить 250 р.

сер. Нельзя ли доставить по почте биографию Шамиля? Меня об этом просят для

одной здешней Revue. Кстати, поклонитесь от меня земно Макарову за высылку

«Искры». Хотя интересного в ней мало, но она поддерживает в моем носе запах

петербургской жизни, а это важно. На днях здесь проехал человеконенавидец

Успенский (Николай) и обедал у меня [423]. И он счел долгом бранить Пушкина, уверяя, что Пушкин во всех своих стихотворениях только и делал, что кричал:

«На бой, на бой за святую Русь». Он, однако, не вполне одобряет Добролюбова.

Мне почему-то кажется, что он с ума сойдет.

324

Ну, прощайте пока. Жду вашего письма с необычайным нетерпением.