Литературный призрак

Мне было не по себе. Сквозь занавеску я глядела в ночь, на горы и Млечный Путь, а на меня смотрела осунувшаяся пожилая женщина. Ученый. Ты напряжена до предела, Мо. Тебе не хватает эластичности. Мать в твоем возрасте была уже вдовой. Сколько ты еще протянешь? Оконное стекло холодило кончик носа.

Слышишь водопад, там, за лугами, у подножия горы?

В трех тысячах миль отсюда вооруженные силы свободы и демократии используют плоды труда лучших ученых умов, чтобы хоронить Лиамов и Даниелл под руинами. А мы потом смотрим на пылающие города и фейерверк взрывов над ними. Поздравляю, Мо. От всей души.

– Ох, мы превратили мир в безумный зверинец.

Ален услышал, но неверно истолковал мои слова.

– Ни в одном зверинце не истребляют его обитателей.

От моего дыхания все затуманилось.

– Мы вырвались из клеток и из-под собственного контроля.

Билли высадил меня на причал, торжествующе напевая туш. На суше меня покачивало. Явственно поскрипывали кости. Ничего не изменилось с того дня, когда я покидала остров. Ряды рыбацких лодок: «Золотой форт» Майо Дэвита, «Птичий остров» Дэви О’Брудара{135}, «Абигайль Клер» Скотта, обновленная, с сине-желтыми бортами, обросшая ракушками «Гордость Юга» Реда Килдара, больше прежнего требующая ремонта. Бухты канатов, груды сетей, горы железных бочек и пластмассовых ящиков. Тощие кошки занимались своим делом. То, что внутри, на островах снаружи. Все лежит как попало. Я вздохнула полной грудью, принюхалась. Рыбный запах моря, кисло-сладкая вонь овечьего навоза, дизельные выхлопы лодочных моторов.

– Мо!

У устричных садков сидел на мотоцикле отец Уолли. Неподалеку Бернадетта Шихи, в болотных сапогах и мини-юбке, окатывала из шланга ловушки для омаров. Отец Уолли с улыбкой помахал мне, мол, иди к нам.

– Мо! Ты вовремя! Привезла нам погоду! А то с утра лило как из ведра.

– Отец Уолли! Отлично выглядите, само здоровье!

Как приятно снова говорить на гэльском!

– После восьмидесяти перестаешь стареть. Это теряет всякий смысл. А что у тебя с глазом?

– Боднула головой такси. В Лондоне.

– И как съездила?

– Наверное, такси можно было поймать и более простым способом! Даже в Англии.

Мы расхохотались. Я смотрю в голубые глаза восьмидесятичетырехлетнего старика. Какой удивительный человеческий орган – глаза! Глаза отца Уолли столько повидали на своем веку…

Приступ паники. Сигнал тревоги.

А что, если Техасец приезжал на остров и подкупил местных жителей? Денег у него больше, чем у семнадцати графств Ирландии, вместе взятых!

Успокойся, Мо! Отец Уолли крестил твою мать. За столом в его гостиной столько лет разыгрываются шахматные баталии – свидетельство его нерушимой дружбы с Джоном. Если подозревать жителей Клир-Айленда, значит Техасец уже победил.

– А съездила, вообще-то, не очень, честно скажу вам, отец Уолли. Привет, Бернадетта!

Местная королева красоты подходит поближе.

– Здравствуй, Мо! Издалека?

– Да, даже дальше.

– Жаль, что опоздала на летнюю ярмарку. Столько народу понаехало – из Баллидехоба, из Скалла, даже из Балтимора приезжали. А в меня влюбился один орнитолог из Норвегии, Ханс. Пишет мне каждую неделю.

– Он прислал всего два письма, – уточнила Ханна, младшая сестра Бернадетты, вылезая из-за дырявой бельевой корзины, но тут ее окатили из шланга, и она с визгом сбежала в садок.

– Ага, знатная была ярмарка! – подтвердил отец Уолли. – А уж погода выдалась просто чудо, особенно для фастнетской регаты{136}. Правда, пришлось вызывать спасательный катер из Балтимора. Катамаран перевернулся. Может, будешь здесь к гонкам на следующий год?

– Надеюсь. Очень надеюсь.

– А Лиам приедет на выходные, Мо? – спросила Бернадетта, безыскусно разыгрывая равнодушие. Она с притворной рассеянностью намотала прядку волос на мизинец, совсем позабыв о шланге в руках.

Так я тебе и поверила.

– Лучше бы не приезжал. Неразумно прерывать занятия посреди осеннего семестра.

Отец Уолли как-то странно посмотрел на меня. Или мой ответ как-то странно прозвучал?

– Ну, довольно, не будем тебя задерживать, Мо. Ступай, там тебя муж заждался.

– А он дома?

– Час назад был дома, когда я заходил вызволить свою королевскую ладью из его двойного охвата.

– Ну я побежала. До свидания, отец Уолли, до свидания, Бернадетта!

– Береги себя!

– Наука – как азартная игра, – любил говорить доктор Хаммер, мой преподаватель в университете Квинс. – На кону – тайны природы. Ошибки сбивают нас с толку, как шулеры. А мы, ученые, – в роли наивных простаков.

Великий датчанин Нильс Бор, гений квантовой физики, любил говорить: «Неверно полагать, что задача физики – объяснение того, как устроена природа{137}. Физика занимается только описанием того, как она устроена».

Перевранная, вымышленная история моей родины – не изучение подлинных событий, а изучение сочинений других историков. Историки преследуют свои собственные цели, как и физики.

Воспоминания – потомки самих себя, которые притворяются предками настоящего.