– Да, мир отвешивает тебе оплеуху и говорит: «Видишь, лапушка, я прекрасно обхожусь без тебя». И с морем то же самое, просто посреди океана никто не живет. А больнее всего расставаться с местами, где ты рос, работал или любил.
Сладость Татьяниного шоколада обволокла мне язык до самого корня.
– Иногда я воображаю, что выхожу в коридор и нос к носу сталкиваюсь с графом Архангельским из восемнадцатого века.
– А что нужно графу от Маргариты Латунской? – смеется Татьяна.
– Бывает по-разному. Иногда ему нужно, чтобы я провела его в спальню императрицы на свидание. Иногда он желает написать мой портрет и повесить его в своей галерее. А порой хочет затащить в свою кровать под балдахином и отыметь так, чтобы я три дня не могла ходить.
– Ты не заставляешь себя долго упрашивать?
Я рассмеялась. Из кухонного крана закапало.
– Похоже, ты большая мечтательница.
– Вот и Руди так говорит.
– Кто такой Руди?
– Мой друг.
Татьяна закинула ногу на ногу. Зашелестели чулки.
– Твой любовник?
Мне нравится, что Татьяна мной интересуется. Мне нравится Татьяна.
– Типа того…
– Чем он занимается?
Татьяна считает, что Маргарита Латунская заслуживает того, чтобы ею интересовались.
– Местный бизнесмен.
– А, на прошлой неделе ты о нем упоминала…
– Разве?
Татьяна скинула ногу с ноги. Зашелестели чулки.
– Конечно. Ну, рассказывай…
– Надвигается гроза.
Я кивнула. Тишина, как озерцо в пещере.
– Татьяна, ты ведь на самом деле не думаешь, что любви не существует.
– Извини, я не сообразила, что это тебя так расстроит.
– Нет-нет, я не расстроилась. Но я все время думаю об этом. Если любви не существует, то что отделяет любовь от зла?
– Вот я с первого взгляда поняла, что ты очень умная женщина. Ты задала очень мудрый вопрос.
– Ты открыла мне свой секрет. Могу я доверить тебе свой?
– Конечно.
– Видишь ли, раньше я была верующей. В детстве мама украдкой водила меня в церковь. Ну, еще при Брежневе. Тогда за посещение церковной службы могли упечь в тюрьму, года на два. Даже Библия считалась запрещенной литературой.
Татьяна нисколько не удивилась.
– Это, в общем-то, не секрет, – уточнила я. – Есть одна притча, она мне запомнилась, из проповеди. Однажды человек и ангел отправились в путешествие. Они вошли в дом со множеством чертогов. Ангел открыл одну дверь. За ней был большой зал со скамьей вдоль стен, на скамье сидели люди, вплотную друг к другу, а посреди зала стоял стол с лакомствами. У каждого в руках серебряная ложка с длинным-предлинным черенком, в человеческий рост. Люди пытались зачерпнуть угощение, но у них ничего не получалось: ложки слишком длинные, до рта не донести – все валится на пол. И хотя еды было предостаточно, все оставались голодны. «Смотри, – сказал ангел. – Перед тобой ад. Эти люди не любят друг друга. Каждый стремится набить свое брюхо». Затем ангел провел своего спутника в другой зал. Там все было так же, как и в первом зале, только каждый старался накормить не себя, а гостя на другом конце зала, и все у них ладилось. «Смотри, – сказал ангел. – Здесь каждый беспокоится не о себе, а о другом. Поэтому все сыты. Это рай».
Татьяна на миг задумалась.
– Не вижу разницы.
– Как – не видишь?
– Никакой разницы. И в аду, и в раю все хотели одного: набить брюхо. Но те, что в раю, обстряпали свои делишки похитрее, вот и все.
Она рассмеялась.
А я – нет.
Увидев выражение моего лица, Татьяна сказала:
– Прости, Маргарита…
Минуты ползут, как раненый гангстер в голливудском боевике.
Я знаю, что моему Руди иногда приходится жестко настаивать на своем, но между настойчивостью и насилием есть разница, как между бизнесменом и гангстером. Я никогда не обольщалась на этот счет. Мой Руди иногда чересчур прямолинеен. Но что ему остается делать, если люди не возвращают законные долги? Руди не обязан раздавать деньги безвозмездно, он же не благотворительный фонд. Когда кто-то берет деньги в долг, то обещает вернуть их в срок, а если не выполняет обещанного, то Руди имеет право принять те меры, которые сочтет нужными, чтобы в один прекрасный день он и его деловые партнеры не остались с пустыми карманами. Просто в голове не укладывается, что некоторые не понимают таких простых вещей. Помню, года два назад, вскоре после того, как Руди согласился переехать ко мне, однажды ночью он пришел, а на шее – порез, длиной чуть ли не в ладонь. Вокруг раны запеклась кровь, густая и липкая, как зубная паста. Должник передумал возвращать деньги, объяснил Руди. В больницу ехать он отказался, и рану я перевязала сама, разорвав на бинты свою блузку из чистого хлопка. Больница – удел бедняков, сказал Руди. Он такой отважный.
После той ночи Руди купил пистолет, а я – бинтов.
Облака и далекие Альпы в послеполуденной синеве, мороженое и пуховые перины. Сиеста в райском саду, дремотный шепот в кущах. Мошкара вилась лентами, колыхалась. Ева обдумывала решение.
– Ну, спроси свое желание, что тебе нужно, – прошипел Змий.
– Это ответственный шаг. Изгнание, менструации, труд в поте лица и родовые муки. У меня к тебе последний вопрос.
– Валяй! – сказал Змий.
– Почему ты ненавидишь Бога?