Литературный тур де Франс. Мир книг накануне Французской революции

Профессионалы, которые пытались направлять этот поток и которых время от времени он уносил с собой, заняли особое важное место во французской культуре XVIII столетия. Их сюжет принадлежит истории литературы в самом широком смысле слова. Бальзак в «Утраченных иллюзиях» уловил основные его черты, в том виде, в котором этот сюжет дожил до начала XIX века. Но еще до того, как на сцене появился Бальзак, уже разыгрывалась в полном масштабе «человеческая комедия», персонажи которой обеспечивали бесперебойное поступление книг на рынок идей. То, как каждое из этих действующих лиц исполняло свою роль, и то, как функционировала коммуникативная система, именуемая книжным рынком, – вот два главных предмета исследовательского внимания в этой книге. Рассказанная мною история касается проблемы книжного спроса – проблемы, которая носит эмпирический характер и может быть разрешена. Конечно, решение влечет за собой вопросы более общего порядка, связанные с отношением литературы к революции, вопросы, которые касаются общественного мнения и коллективного действия и о которых можно рассуждать бесконечно. Все они крайне важны, однако в этой книге я предпочел их не затрагивать, поскольку решил ограничить свое исследование проблемами, которые можно разрешить в рамках одной, не так давно возникшей научной дисциплины – истории книг.

Впрочем, если вдаваться в общие рассуждения, я могу указать, чем данное исследование в состоянии облегчить понимание идеологических истоков Французской революции. Приведенные здесь статистические данные ясно свидетельствуют о том, насколько глубоко идеи Просвещения проникли во французскую культуру при Старом режиме. Понятно, что в книгах, написанных философами Просвещения, отразилось множество разных тенденций, но если бы мне пришлось выбирать одну-единственную книгу, которая лучше прочих проиллюстрировала бы популяризацию идей Просвещения, то я бы остановился на «Две тысячи четыреста сороковом годе» Мерсье, несомненном бестселлере, в котором публике предлагалась панорама общества, построенного на руссоистских принципах, в противоположность написанным тем же Мерсье «Картинам Парижа», еще одному бестселлеру, где наглядно демонстрировались жестокость и несправедливость современного социального порядка. Я упомянул бы также о популярности трех других авторов, чьи имена постоянно мелькают в письмах книготорговцев: Рейналя, Мирабо и Ленге. После того как умерли Вольтер и Руссо, именно эти трое оказывали наибольшее влияние на читающую публику и персонифицировали – каждый на свой лад – ту угрозу, которую произвол властей представляет для свобод рядового француза. Политические пасквили, лучше всего представленные «Анекдотами о госпоже графине Дюбарри», развивали тему деспотизма и связывали ее с картиной упадка нравов в высших слоях общества. Впрочем, скорее всего, подобного рода сплетни импонировали читателю гораздо меньше, чем литературная чувствительность, – особенно тем из них, кто предпочитал романы вроде «Испытаний чувства» и такие книги для детей, как «Чтение для детей, или Подборка коротких рассказов, пригодных и для того, чтобы развлечь их, и для того, чтобы научить их любить добродетель». Некоторые из наиболее популярных книг открыто высмеивали существующие порядки в манере Вольтера, чьи сочинения в заказах книготорговцев упоминаются очень часто. Но доминирует во всем этом корпусе текстов все-таки другой тон, ориентированный на чувствительность (sensiblerie) и добродетель. Непосредственная реакция на современные политические события присутствует в очень небольшом числе книг, если не считать полемических сочинений, связанных с министерской деятельностью Неккера. Самые востребованные книги передавали не прямые политические послания, а общие воззрения, которые противоречили существующему положению вещей. Наиболее очевидным образом эта позиция выражена в «Философской и политической истории европейских установлений и торговли в обеих Индиях» Рейналя, огромном, беспорядочно выстроенном труде, полном натяжек и противоречий, но наряду с этим – и пульсирующей энергии, которая в большинстве случаев находит выход в моральном неприятии. Эти книги были очень и очень разными, но они несли на себе отпечаток незримого знания о том, что мир, каков он есть, непохож на мир, каким он должен быть. Альтернативная реальность была вполне представима и востребована. И в 1789‐м, в русле того мощного движения, которое переполняло книжный рынок еще с 1769 года, мысль претворится в действие.