Литерный эшелон

На станции их уже ждали: скучали казаки при полном вооружении, дымились кухни. Пахло ухой.

После полутьмы вагонов, солнце слепило глаза. Земля качалась, норовила уйти из-под ног.

— Ну шо, хохол, — спросил Ульды у Быка. — Когда побежишь? После обеда?..

— Да хто ж після обеда бегает? Треба по§сти, трошки утрясти… Подивитися по сторонам. Знову же, у потязі все затекло.

Обед был сытным: ухой кормили хоть и костлявой, но наваристой.

— А че? — сказал кто-то. — Кормят хорошо. Мне тут ндравится. Все одно лучче, чем шибеница.

— У них тут рыбы навалом. Сушеной даже печки топят, вместо лучины жгут.

После ухи налили по чашке какого-то зелья, смутно напоминающего чай, и стали собирать в дорогу.

Для этого заковывали в кандалы попарно. Феде Ульды в напарники достался Галантерейщик, а Быку — какой-то мужичок вида полуинтеллигентного. Пашка думал, что и ему достанется кто-то из вагона, к примеру студент. Но анархиста сковали с парнем, может даже еще более молодым. У того было плохое зрение — на мир он смотрел через стекла пенсне. Наверное, и оно помогало плохо — невольный попутчик все время щурился.

— А позвольте узнать ваше имя? — спросил — Меня вот к примеру, Рундуковым зовут Станиславом. А вас как?

— Пашка… Оспин.

Неожиданно собеседник еще более оживился:

— Оспин? Тот самый?! Анархическая экспроприация?

Пашка кивнул — было дело…

Рундуков схватил его руку и энергично затряс:

— Очень приятно, очень!

— Чего тут приятного?

— Что я вот так оказался связанным не с уголовщиной, не с насильником, а с истинным идейным борцом с режимом. Я слышал о вас много! Ограбление с помощью пневмопочты. Обреченные, окруженные со всех сторон, вы продолжали слать товарищам ценности для продолжения борьбы! А вы кто по взглядам? Я вот социал-демократ. Большевик!

— Анархист… — напомнил Пашка.

— А простите, подробнее?.. Вы анархо-коммунист или анархо-синдикалист.

Пашка пожал плечами — так далеко его образование не заходило. От продолжения разговора спасло то, что арестантов поднимали в дорогу.

— Это очень даже хорошо, что мы вот так оказались, скованными, — бормотал большевик. — Глубоко символично! В будущем мы будем вместе! Сказано же было: нам нечего терять, кроме своих цепей.

Сделав десяток шагов, Пашка понял, что с таким грузом на ногах не то что сбежать — идти совершенно невозможно. Кандалы натирали ноги, звенели. Закованный в паре скорее мешал, чем наоборот.

Пашка подумал, что долгую дорогу ему не вынести.

Однако прямо за станцией текла река. На ней арестантов ждала расшива такая старая, что, верно, помнила и бурлаков. Перед ней стоял маленький колесный пароходик, именуемый в этих краях «угольком».

Арестанты по сходням поднимались на борт расшивы, затем сходили в холодные трюмы. Там по щиколотку стояла вода.

— Не потонем — так сгнием заживо. — на правах старшего возмутился Ульды. — Как ни крути — ульды нам всем.

— А хоть бы и ульды. — согласился стоявший рядом казак. — Никто о вас плакать не станет. Умер Максим — ну и хер с ним! Положили в гроб — мать его чтоб!.. Эй, народ православный, шевели мослами!

Погрузились.

Трюмы закрыли. Тут же пароход дал гудок — уж не понять кому и зачем.

Натянулся канат, до поры опущенный в воду. Расшива заскрипела чуть не каждой досточкой и поплыла.

— Ну а теперь куда нас тащат? — спрашивал Ульды.

— Да на север куда-то. Здесь все реки — на север…

— На Сахалин значит.

— Это почему?

— Так он же северный!

— Ага! Рядом с Северным Кавказом, — делал выводы галантерейщик. — Ну а Южный Сахалин — он где-то рядом с Южным же полюсом.

— На юге хорошо, — не чувствуя подвоха замечал Ульды. — Там тепло…

— Да, да именно так все и обстоит… Кавказ Северный — значит там холодно. А Сахалин Южный — значит там всенепременно должно быть теплее. Вот как радостно!

Кто пограмотней — тот тихонько, чтоб не разозлить Федю Ульды, улыбался измышлениям галантерейщика. Ваня, да и его свита смутно догадывалась, что над ними издеваются. Но понять как именно — не могла. И чтоб не опозориться еще больше — выжидала.

Впрочем, галантерейщик знал меру. Немного позубоскалив, он прилег на деревянный щит и принялся пальцами расшатывать зуб у себя во рту.

Корабль плыл.

Когда река сделала очередной поворот, ветер стал бить в аккурат в корму. На пароходе заглушили машину, подняли парус. Затем парус подняли и на расшиве.

Стало так тихо, что было слышно, как в лесу около реки кукует кукушка. Все арестанты замерли, считая, сколько им лет накукует.

Той, похоже, сегодня было больше нечем заняться, и она дарила года долго, щедро превысив любой мыслимый возраст. Уже связка давно миновала тот лесок, но ветер все доносил кукование.

Кому было сие пророчество? Почти каждый считал, что кукушка гадала для него лично. Кто-то полагал, что года можно разделить и на несколько человек.

Но вот странно — кукушке было безразлично: кому да сколько. Она вовсе не подозревала о наличии двух посудин.

Порой по палубе грохотали сапоги, два раза в день открывался люк и спускались корзины с рыбой, сухарями и водой.