Литерный эшелон

Про летающую тарелку Павел рассказывать не стал: было видно, что все равно не поверят.

— Как драпанул? Как сюда добрался?

— Денег дал человек, что со мной бежал.

— Деньги? На каторге?

— Он их в карты выиграл…

— Угу…

«Угу» — это вам не «Ага». Когда вам говорят «угу», значит вас, возможно и слушают. Но не верят ни слову…

— Нескладушки выходят, — пробормотал Андрюха. — То, на суде, понимаешь, ты плел, что налет ты сам организовал, что ты главный…

— Я же никого не выдал!

— А ты бы попробовал… Мы по норам сидели!

— Вот меня полицмейстер и попросил… Будто бы он всю организацию уничтожил…

— Ишь! Погляди на него! Полицмейстер его попросил! Приходит к нему в камеру и просит, мол не будете ли так любезны, Павел Батькович… Тебе какой приговор присудили?..

— Смертную казнь…

— Тогда че ты про каторгу плетешь? Нет, мужики, чует мое сердце — это провокатор.

Мужиков было пятеро. Андрюха приходился двоюродным братом Наталье, владелицы этого домишки.

Еще была женщина совершенно посторонняя, Павлу незнакомая, которая и слова не проронила во время разговора.

В маленькой комнатушке всем было явно тесно. И Павел подумал, что чем далее. Тем меньше места найдется ему самому…

Он попытался неуклюже оправдаться:

— Да ребята, ну какой из меня провокатор?

Андрюха недоверчиво хмыкнул: а то он провокаторов не знает.

— Да посмотри же на свои руки — они все в крови.

Пашка скосил взгляд на свои ладони. Они были в соку шелковицы. То, что шелковицу приняли за кровь, Пашке показалось неимоверно комичным. Он захихикал.

— Ты смотри! Он еще смеется!

На улице зашумело — все притихли.

Но это было лишним: то с завода братьев Минеевых возвращались рабочие. На Гнилозубовке коров не держали. Во-первых таких денег здесь обычно не бывало. Во-вторых весь поселок размещался на склоне холма. Домишки лепились здесь плотно один к другому, к склону, так, что хозяин одного дома, попивая чаек мог в окно плюнуть на крышу соседу. И вышеупомянутые коровы просто бы не прошли про узким, крутым и путанным проулкам.

— Шо с ним будем делать?.. — спросил Андрюха.

— Да шлепнуть его, и в реку! — ответил человек, которого Павел видел первый раз в жизни.

Это обидело Павла до глубины души: даже есаул из лагеря не отправлял в расход за просто так, незнакомого человека.

Но следующая фраза вовсе повергла Павла в ужас:

— Только не тут! — затарахтела хозяйка. — Вот возле реки и шлепайте!

— Знаете, что я вам скажу… — задумчиво проговорил Пашка.

Все замолчали, приготовились слушать.

И тогда Павел ударил по лампе, смел ее со стола. Разбилось стекло, немного горящего керосина выплеснулось на пол.

Но анархисту было не до того. Он плечом вышиб раму в маленьком окошке, кувыркнулся через подоконник. Упал на соседскую крышу, с нее скатился в маленький дворик. Сорванная черепица каменным градом посыпалась сверху. Одна больно ударила по плечу, но это Павел это почти не заметил.

Он перемахнул через гнилой заборчик.

— Вон он! Вон он!

Рявкнул револьвер, но пуля прошла где-то выше. Далее — проулками. Вниз к реке.

Улица, камыши. Вода.

Там и остановился, прислушался.

Погони не было.

Идти было некуда.

Ночь Павел провел в городском саду.

Прилег поспать на качели. Ветер раскачивал их, вверху скрипели петли, еще выше летели звезды и кометы. Незаметно для себя Павел заснул.

Генерал в городе

— Обустраивайтесь, голубчики! — разрешил Инокентьев.

Корабль пришвартовался к понтону, с которого имелся переброшенный на пирс мостик.

Профессора сошли на туркестанскую землю, за ними военные. Таковыми оказались лишь двое — Данилин и по-прежнему в штатском генерал.

Инокентьева встречал штабс-капитан, всех остальных ожидал Латытнин — чтоб указать на новые места жительства, выдать ордера.

Андрей по знаку Грабе отбыл со всеми.

Прошлись пол улицам городка. Ощущение было странное: совсем недавно это был город-призрак, без единого человека и огня в окошке. Теперь дома заново обживались, но накопленная призрачность не спешила уходить. Она жалась по темным чуланам, выглядывала из-за углов.

Данилин получил комнату в здании многоэтажном, похожем на какое-то общежитие. А доме имелись трубы водопровода и канализации. Но как сообщил Латытнин, трубы водопровода ни к чему не подсоединены. Впрочем, канализацией пользоваться можно — она впадала прямо в овраг.

Под расписку Данилин получил примус и керосиновую лампу.

Бочки с керосином «Бр. Нобель» стояли в сарае рядом.

— А казаки где? — спросил Андрей.

Дом, похоже, оказался заселен только учеными.

— Они у меня спросили, сколько землицы себе отрезать могут. Я ответил, что в разумных пределах — сколько пожелают. Тогда они сказали, что, пожалуй, будут строить себе дома, а пока поживут так, в палатках. Я уже выписал для них лес и кровельное железо.

— Но тут же ничего расти не будет! Тут же солончаки, я читал — честное слово! Почвы совсем пустые, надобно вносить удобрения.

— Я это самое им и сказал.

— А они?

— А они сказали, что упорным трудом все превозмогается.

Андрею вспомнился сад с абрикосовыми деревьями, которым не суждено плодоносить.

Он проговорил:

— Подобное мне уже приходилось слышать.